Прямой эфир

— Значит, судьба ему такая уготована. Бог дал, бог и взял, — кротко возражает щупленькая мать ребенка. Врач непроизвольно подпихивает женщине листок и ручку, та сторонится.

Дальше идет рассказ о секте и о том, какие догматы не позволяют ее членам соглашаться на переливание крови другого человека. Еще круче финал сцены — где женщина с тихой угрозой предупреждает доктора, что если тот тайком перельет донорскую кровь и «опоганит» мальчика, то ему будет плохо, и кара настигнет не только небесная. И финальный «стенд-ап» самого журналиста перед зданием больницы: «Началась операция, удалось ли спасти ребенка, мы вам расскажем в вечернем выпуске «Новостей». Сергей Малышев, Илья Фролов, телекомпания «Орион».

— Спасли мальчика? — спросил Стас.

— Вроде бы да, — сказала Света. — Серега должен дозвониться и узнать точно.

— Ну, давай второй сюжет.

Со вторым сюжетом все стало ясно с первых же кадров. А когда пошел синхрон банкира, с характерным, мясистым лицом, начавшего распространяться про заботу о детях-сиротах и про долг перед обществом, Стас нажал на «стоп». Дальше смотреть эту пакость не было сил.

— Там еще начальник департамента мэрии чуть в жопу их не целует, и название банка «Честный» повторяет дважды, — пожаловалась Светка.

Стас решил поговорить с Малышевым, не привлекая лишнего внимания. Проходя через журналистский зал, он просто вызвал его покурить. Но, видимо, слух об очередном прегрешении пьяницы Малышева уже гулял по редакции. Журналисты сидели притихшие за мониторами, предвкушая «разбор полетов».

— Серега, что за фигня с этим банком «Честный»? — без предисловий начал Андреев, как только они остались без свидетелей.

— Митрич, ну так вышло, сам не знаю как, — вздохнул журналист. От него крепко разило перегаром. Видимо, в ожидании неприятностей, Малышев успел где-то хватануть для храбрости пива или чего покрепче.

— Серега, ты опускаешься ниже плинтуса. Сколько они тебе заплатили?

— Три тысячи сунула их пресс-секретарь, — еле слышно признался Малышев.

— Сережа! Как можно продаваться за сто баксов? — простонал Стас. — Они поэтому нас за дешевок держат. Ты хоть цены на черном рынке не сбивай. Ты же им отдал сюжет в десять раз дешевле, чем если бы нормально через рекламный отдел пропустить. А тебе бы еще агентские проценты за рекламу потом заплатили. Меньше, конечно, но не мараться в дерьме.

— Ну, ты же знаешь, как у нас эти проценты выплачивают. За прошлый год еще, по-моему, никто не получал. А мне сейчас срочно деньги нужны! Бес попутал, Митрич! — с жаром заговорил Малышев. Впрочем, Стас, прекрасно понимал, что горячность его раскаяния — это еще и такая форма эйфории похмеленного организма, каждая клеточка которого с восторгом впитывала знакомые молекулы алкоголя. — Моя бывшая ультиматум поставила. Грозит, что если не буду по три тысячи приносить, она мне с дочкой встречаться не даст, — продолжал исповедоваться Малышев. — А у нее характер железный — если сказала, точно сделает. Как меня угораздило на такой суке жениться? Все по молодости. А тут у нас зарплату уже на три недели задерживают. А у меня ни копейки. Думаю, раз Марк такая сволочь, что людям не платит, гори оно все синим пламенем…

— Телекомпания, это ведь не один Марк. Мы тоже телекомпания. Хочешь стать такой же крысой, как Генс Шестаков? — возразил Андреев. — Давай так, Сережа. Сюжет я, естественно, не поставлю. Деньги им вернешь. Шум я поднимать не стану, но если еще раз попадешься — больше у нас разговоров не будет. Надо тебе что-то думать насчет себя. Ты ведь сильный журналист, а катишься все ниже.

— Сам знаю, — признался Малышев, все с тем же ненадежным хмельным покаянием, которое сродни извращенной форме гордости. — Помнишь, как мы раньше работали? В 99-м году я еще только пришел на телевидение, и ты меня заслал снимать свинокомплекс, где голодные подсвинки грызутся и лают как собаки от голода, какие там хрю-хрю! Их из-за безденежья уже полгода кормили по трети дневной нормы. Кожа и кости, ребра торчат, как у узников Бухенвальда. Мы идем по деревянным мосткам, над вольерами, а они кидаются к нам, подпрыгивают, зубами достать пытаются. Я тогда понимал, что если не дай бог оступишься, и нога вниз соскользнет — ступню откусят. Страшно было! А Валера свесился вниз вместе с камерой и крупно в упор снял, как они подпрыгивают и зубами клацают. Помнишь эти кадры? Этот звук, этот лай?.. Потом обладминистрация давила, чтобы сюжет не ставили. А Марк был молодой, смелый, сказал «идут они на хер», и все равно поставили. Помнишь?

Стас кивнул. Он прекрасно помнил душераздирающий сюжет, который привез из той поездки начинающий телерепортер Сережа Малышев. Стас тоже гордился тем сюжетом, и немножко считал его своим, как и все сюжеты, выходящие в его «Новостях».

— Вот тогда драйв был. Казалось, мир меняется от наших съемок, — блаженно вспоминал успокаивающийся Малышев. — А сейчас устал я сильно, Митрич. Снимай — не снимай — год за годом те же рожи, те же воры, те же проблемы, те же грабли… Слушай, эти из банка меня прессовать начнут, если сюжета не будет?