Прямой наводкой по врагу

О первых встречах в Зидлунге с группой женщин, отсиживавшихся в полуподвале, и с пожилыми родителями девочки-подростка я уже рассказывал. Отмечу, что, видя этих насмерть перепуганных людей, я не злорадствовал и не желал им зла, может быть, даже сочувствовал. Примерно такие же чувства я испытал, когда во время уличных боев в Кенигсберге вместе с группой солдат оказался в просторном холле какой-то гостиницы, где собралось много пожилых немок.

В середине июня, когда уже не было войны и мы располагались в Пиллау, нас послали убирать созревшие зерновые километрах в двадцати от города. Мои все умевшие солдаты где-то разыскали конную жнейку, и работа шла полным ходом, а я прогуливался, осматривая окрестности. Увидел одинокий домик вдалеке и пошел к нему. На крыльце правил косу пожилой мужчина-инвалид, он был без одной ноги. Я затеял разговор, из которого узнал, что мой собеседник потерял ногу на Восточном фронте в Первой мировой войне и оказался в русском плену. Провел там три года, оттуда же привез вот эту косу. По поводу нынешнего поражения Германии он взволнованно сказал: «Я ведь предупреждал их, — и он направил указательный палец куда-то вдаль, — что нельзя связываться со страной, где умеют делать лучшую в мире сталь», — теперь его палец указывал на косу.

В июле из-за конфликта с командиром полка я оказался в резерве артполка. С командой из пятерых солдат меня направили на небольшой безлюдный хутор собирать свежие овощи для полковой столовой. Один раз в сутки из полка прибывала повозка с хлебом, солью, сахаром, жиром, чаем и куревом, а мы доверху загружали ее картофелем и разнообразной витаминной продукцией местных огородов. Удобно разместившись в небольшом домике, мы жили как в раю.

На второй день нашей командировки, когда мы садились к столу, отведать свежеприготовленный обед, неожиданно увидели, что к дому приблизилась стройная женщина. Мгновенно забыв об аппетитной еде, мы вышли навстречу. Это была прекрасно сложенная темно-рыжая немецкая девушка лет восемнадцати. На ее лице было множество прыщей. Девушка, ее звали Анни, рассказала, что она и две престарелые «фрау» живут в доме на противоположном краю хутора, и спросила, не могут ли русские отдавать им остатки своей пищи, так как женщины голодают. Когда я перевел солдатам эту просьбу и сказал, что, пожалуй, сможем выделить им по небольшой порции, ни один не возразил. Анни ушла, а через несколько минут они втроем уже стояли с мисочками в руках у нашего порога.

В течение нескольких дней, пока мы находились на хуторе, эта троица регулярно, дважды в день посещала нас, получая по куску хлеба и тарелке супа. Когда эти визиты стали надоедать, я спросил, почему бы им не готовить еду самостоятельно: вокруг масса бесхозных огородов, а отсутствие печеного хлеба можно восполнить кашами из зерен неубранной ржи. Выслушав мой совет, старушки отрицательно закачали головами. «Что вы, как можно? Ведь все это — не наше», — сказала старшая из них.

На второй или третий день нашего знакомства с немками вид лица Анни уже не вызывал такого отвращения, как в первый момент, и я решился спросить, чем она больна. Девушка глубоко вздохнула и поведала ужасную историю.

Дом Анни находился недалеко от этих мест. Когда стало известно, что приближаются советские войска, она, как почти все соседи, собрал а в сумку нехитрые пожитки и отправилась в Пиллау, чтобы эвакуироваться морем. Преодолеть пешком тридцать километров не составляло проблемы для сельской девушки, но в самом начале пути она оступилась и болезненно подвернула ногу. Дальше пришлось ковылять, опираясь на палку, и Анни опоздала: в нескольких сотнях метров от причала ее нагнали русские и приказали возвращаться домой. Обратный путь продолжался целую неделю, в течение которой, как она рассказала, с ней переспало около девяноста солдат. «Я лишь недавно начала ходить, первые недели лежала с высокой температурой. Спасибо приютившим меня старушкам, они так заботились обо мне» — так закончила Анни свой печальный рассказ...

Последними немцами, встречи с которыми возвращали мои мысли к годам войны, были многочисленные пленные, работавшие в Киеве на восстановлении варварски разрушенных зданий. Многие десятки недавних вояк в течение двух лет восстанавливали корпуса Киевского политехнического института, где с февраля 1946 года я продолжал прерванную войной учебу. Немцы, худые и замызганные, работали под конвоем. Труд их был нелегок, лица невеселые. Но ни капли сочувствия не возникало в моей душе. «Поделом вам, — мысленно говорил я им. — Зачем приходили на чужую землю? Зачем убивали наших людей, разрушали и жгли города и села? Пусть о вашей судьбе помнят немцы будущих поколений, а моего сочувствия вам не будет».

Глава 19. Очень полезные трофеи