Прямые пути (СИ)

Он оказался не единственным иноплеменником в обозе — жена одного из побережников была из народа дельты. Все время сдерживалась, чтобы не плакать, и тихо причитала на родном языке, какой же хороший у них был дом в Звонких Перекатах. Муж ее успокаивал: дом и дом, чего о нем жалеть? Не развалился же, стоит, как и стоял. Обещал новый построить, еще лучше, но женщина не унималась, вздыхала, что ее семья жила в этом доме несколько поколений.

— А-а, — протянул ближайший побережник, который до сих пор поглядывал на дельтовичку с непониманием, — так дом был семейной ценностью? Семейные ценности должны быть такие, чтобы можно было унести их с собой. У нашей семьи стеклянная посуда была, старинная, большое зеркало. Пришлось оставить — тяжелое все.

Дельтовичка завздыхала еще горестнее. И шедшая впереди молодая побережница холодно посоветовала:

— Оставайся в империи в своем доме. Ты же не из наших, тебя не переселяют.

— Но у меня муж! — возмутилась дельтовичка.

— Найдешь нового. А этого мне оставь — он хороший, умеет строить дома.

Дельтовичка испуганно прижалась к мужу. Неужели побережники не понимают, насколько для людей дельты важны супруги? Скорее всего, наоборот понимают, нарочно дразнят, чтобы больше не причитала. Да и муж ее пробормотал что-то недовольное на своем языке — видимо, защищал жену.

Другие разговоры тоже велись на языке побережников, да еще тихо, Панх мало что понимал. И все же нашел, чему удивиться: беженцы выглядели затравленными и напуганными, но не обездоленными. Боялись имперских стражников, стремились выбраться, но не жалели о брошенном имуществе. Конечно, с их умом немного трудолюбия, и скоро новых домов настроят, однако все равно слишком легко отнеслись к потерям. Ведь не одно поколение прожили на Тихой, многие из них были огородниками, от дальних предков землю получили в наследство. Не выдержав, Панх спросил у предводителя беглецов Шкелса: как же так, все потеряли, а не жалеют. Тот лишь пожал плечами:

— Иногда приходится бросать поклажу.

Даже не умно — мудро. Аж сам Панх перестал жалеть о прошлом благополучии. Ведь повезло ему, что сумел удрать, что беженцев встретил, с червями в ране опять-таки. Могло и гораздо хуже обернутся. Гнил бы уже в имперских рудниках или вообще погиб.

Кроме того, обнаружилось, что побережники очень чувствительны, зрение, слух и нюх у них гораздо острее, чем у других народов. Раз в пять, а то и в десять. Случайно выяснилось: Панх, желая быть полезным, попросился в ночную стражу, а Шкелс усмехнулся:

— Ты полагаешь, что будешь хорошим стражником?

— Да уж не засну, — самоуверенно заявил Панх.

— А ну скажи, где мышь пищит.

Панх никаких писков не слышал и растерялся. Шкелс перевел взгляд на ближайших соплеменников, и они все разом указали в одном направлении. Стало понятно, почему побережники между собой разговаривают тихо — им громко без надобности. Кроме того, они и видели лучше — прошлогодние следы различали, трюфеля под землей находили, — и нюх острее был. В лесу не пропали бы — за день пути набирали грибов, кореньев, орехов, добывали зайцев и птиц. Достаточно, чтобы сытно поужинать и позавтракать, притом очень вкусно. Вроде и не до пиров должно быть беглецам, а все равно старались, посмеиваясь: «На Песчаном полуострове белые грибы не растут». Глушили тревогу весельем.

Глядя на беженцев, Панх уже почти не сомневался, что выберутся. Хорошо держатся, несмотря на страх, друг другу помогают. Если и начнут переругиваться, старейшина Шкелс оборвет ссору одним кивком — власть у него настоящая, покрепче, чем у иных дворян или старейшин, притом основанная на доверии, а не страхе. Можно быть спокойным, что обоз не разбредется и между собой беженцы не перегрызутся до кровопролития. Гораздо хуже, если встретят имперский патруль или лесных разбойников, но и в этом случае есть чем откупиться. Или отбиться — побережники не для красоты с тесаками и палками ходят, а среди этих беженцев еще и половина огородники, они спасаются от зимней скуки кулачным боем, борьбой и упражнениями с оружием. Купцы нередко нанимали их, чтобы защищать обозы от разбойников по пути на зимние ярмарки.

Тревога отступила, снадобья и целительское колдовство Шиск подействовали хорошо — рана затянулась, и можно было идти наравне со здоровыми. Нога побаливала, но терпимо. Панх повеселел, стал к женщинам присматриваться. Хороши побережницы: стройные, гибкие, с тонкими чертами, пышными черными волосами и гладкой кожей, светлые глаза завораживают. Но неприступные, что имперские крепости. Ни улыбки от них не дождешься, ни взгляда обещающего. Даже молодая вдова лишь ухмыльнулась, когда Панх завел с ней посторонний разговор. Слыхал Панх раньше о несговорчивости женщин побережья, да не верил, а ты смотри, правда.