Но Камар-аз-Заман не дал ей ответа, а, напротив, захрапел во сне, и дева воскликнула: «Что ж, ты гордишься своей красотой, прелестью, изяществом и нежностью, но насколько ты красив, настолько же и я прекрасна! Что же ты делаешь? Разве они тебя научили от меня отворачиваться, или мой отец, скверный старик, тебя научил и взял с тебя клятву, что ты не заговоришь со мной сегодня ночью?»
Но юноша не раскрыл рта и не проснулся, и дева еще больше его полюбила. Вдохнул Аллах в ее сердце крепкую любовь к Камар-аз-Заману. Посмотрела она на царевича, сдержав в себе тысячу вздохов, и сердце ее забилось, и все внутри нее затрепетало, и члены ее задрожали. И взмолилась царевна к Камар-аз-Заману: «Скажи мне что-нибудь, о мой любимый, поговори со мной, о возлюбленный, ответь мне и скажи, как тебя зовут. Ты похитил мой разум!»
Но Камар-аз-Заман был погружен в сон и не отвечал ей ни слова. Тогда царевна Будур вздохнула и сказала: «Что же ты так чванишься?»
Дева снова начала трясти царевича, а затем она повернула его руку и увидела свой перстень на его мизинце. И тогда издала она крик, сопровождая его кокетливыми ужимками, и воскликнула: «Ах! Клянусь Аллахом, ты любишь меня. И похоже, что ты отворачиваешься от меня именно из чванства, несмотря на то что ты, мой любимый, пришел ко мне, когда я спала, и неизвестно, что со мной сделал. Ты взял мой перстень, но я не сниму его с твоего пальца!»
Царевна распахнула ворот его рубашки и, склонившись к нему, поцеловала его, а затем дева протянула к нему руку, чтобы поискать на нем какую-нибудь вещь, которую она могла бы взять себе, но ничего не нашла. Тогда царевна Будур опустила руку ему на грудь и скользнула к животу, ибо невероятно мягко было его тело, а потом она опустила руку к пупку и попала на срамной уд. И сердце девы раскололось, и душа ее затрепетала, и поднялась в ней страсть великая, ибо известно, что страсть женщин сильнее, чем страсть мужчин. И тогда смутилась безмерно прекрасная дева.
А потом она сняла перстень Камар-аз-Замана с его руки и надела себе на палец вместо своего старого перстня. Затем прикоснулась она губами к устам и рукам юноши, и не оставила она без поцелуя ни единого места на теле любимого. После этого царевна придвинулась к юноше, обняла его, положив одну руку ему под шею, а другую под мышку, и так заснула с ним рядом.
Тогда сказала Маймуна ифриту Дахнашу: «Видел ты, о проклятый, какое проявил мой возлюбленный высокомерие и гордость и что делала твоя дева из любви к моему царевичу? Нет сомнений, что мой возлюбленный лучше твоей возлюбленной, но все-таки я тебя прощаю».
Затем она написала ему свидетельство о вольноотпущении, и, обернувшись к Кашкашу, сказала: «Подойди вместе с Дахнашем к царевне, подними ее и помоги ифриту отнести ее на место, так как ночь уже почти прошла». — «Слушаю и повинуюсь!» — ответил Кашкаш. И затем оба ифрита подошли к царевне Будур, подняли ее на руки и улетели с нею. Они принесли ее на место и уложили на постель. А Маймуна осталась одна. Она смотрела на своего спящего возлюбленного до самого утра, а потом удалилась.
Когда показалась заря, Камар-аз-Заман пробудился ото сна и посмотрел по сторонам, но не нашел подле себя прекрасной девы. «Что же это было? — спросил он себя. — Похоже, отец соблазнял меня жениться на той деве, которая была подле меня этой ночью, а после тайком взял ее от меня, чтобы распалить во мне желание жениться». И он кликнул евнуха, который спал у дверей, и сказал ему: «Горе тебе, проклятый, поднимайся на ноги!» И евнух встал, одуревший от сна, и подал таз и кувшин. Камар-аз-Заман поднялся и вошел в место отдохновения и, исполнив нужду, вышел оттуда, омылся и совершил утреннюю молитву.
Затем он посмотрел на евнуха, который его обслуживал, и воскликнул: «Горе тебе, о Сауаб! Отвечай, кто приходил сюда и взял деву, что была рядом со мною?» — «О господин, о какой деве вы говорите?» — спросил евнух, и Камар-аз-Заман отвечал: «Дева, которая спала подле меня сегодня ночью».