Пряный кофе

Клэр всё с тем же рассеянным выражением лица уколол булавкой собственную ладонь и вздрогнул.

– Такой же терпеливый, как Джул, – произнес он ровным голосом загадочную фразу и умолк уже до самого прибытия в особняк, где тут же пожелал доброй ночи и поднялся в свою комнату.

В пустом холле остались мы втроём – я, Магда и Лайзо.

– И что это нашло на дядю Клэра? – вырвался у меня вопрос. И, хотя ни к кому конкретно я не обращалась, ответил Лайзо:

– Задумчивость на него нашла, вот что. Вы, леди Виржиния, слыхали, как тем летом в зоологический сад к пантере в клетку собака бродячая забралась?

– Я слыхала! – неожиданно откликнулась Магда, разом стряхивая сонливость. – У нас все об этом только и говорили, вот ей-ей!

Лайзо посмотрел на меня, но я лишь покачала головой – прошлым летом после смерти Эвани мне было не до зоологических садов.

– Так вот, забралась собака, значит, в клетку. А пантера, видно, в печали была, загрустила вдали от дома-то, – продолжил Лайзо задумчиво. – Сцапать-то собаку она сцапала, но задирать не стала. Прижала лапой вот эдак и то когти выпустит, то снова втянет… И так целый час.

– А что собака? – полюбопытствовала я.

– А собака смирно лежала, – невозмутимо ответил он. – И живая осталась. А начала бы дёргаться и скулить – тогда б её точно загрызли.

– Занимательная история, – согласилась я. – Однако не могу сообразить, к чему вы её рассказали, мистер Маноле.

Он белозубо ухмыльнулся:

– Да просто так, позабавиться. Доброй ночи, леди Виржиния.

– Доброй ночи, – эхом откликнулась я.

Затем он поклонился и вышел на улицу – видимо, чтобы перегнать автомобиль в гараж. Магда вздохнула с восхищением; я посмотрела на неё, но спрашивать ничего не стала.

Успех Лайзо у особ женского пола был воистину необъясним.

В тот вечер я пренебрегла указаниями доктора Хэмптона и отказалась от чашки горячего бульона перед сном. Видимо, на голодный желудок ложиться всё же не стоило, потому что на ум стали приходить исключительно неприятные мысли – о пожаре в театре, о Мадлен, о смерти леди Милдред… Несмотря на запредельную усталость, мне долго не удавалось заснуть. Перины казались жёсткими, точно набитыми соломой; подушки быстро нагревались под щекой, и приходилось всё время переворачивать их на другую, прохладную сторону; одеяло то сбивалось в ком, то вообще уползало под кровать… Промучившись с час, я поднялась, чтобы попить воды, и внезапно заметила, что контур двери словно очерчен ярким светом. Из коридора, к немалому моему удивлению, раздавались незнакомые голоса, и один из них, женский, высокий и красивый, выделялся особенно.

Беззвучно переступая по ледяному паркету, я подошла к двери, толкнула её…

…и оказалась в совершенно незнакомой комнате.

Точнее, в каком-то странном зале с необыкновенно высокими потолками, разгороженном длинными плотными занавесями. Яркий свет исходил от деревянного настила на полу – доски словно были охвачены пламенем, но никакого жара не ощущалось. Голоса по-прежнему раздавались поблизости. Недолго поколебавшись, я откинула ближайшую занавесь – и едва не столкнулась с высокой мрачной дамой в карнавальной маске Чумного Доктора.

У меня сердце едва не остановилось.

Но прежде, чем я сумела пролепетать что-либо в своё оправдание, дама, шелестя чёрными юбками, прошла сквозь меня и скрылась в лабиринте пропылённой ткани.

«Сон, – догадалась я с опозданием. – Всего лишь сон».

После этого стало отчего-то спокойно.

С каждой отдёрнутой занавесью голоса становились громче. Вскоре уже можно было различить не только интонации, но и отдельные слова. Особенно одно, которое повторялось снова и снова:

– Дрянь! Ты посмотри, какая дрянь!