Прятки

Колян ушел вместе с ним, оставив Егора наедине с замученной девушкой. Поступить, как они, Егор не мог. Все еще пребывая в потрясении, он смотрел, как Саша, не переставая плакать, вдруг вцепилась в подушку, мучительно напряглась, и без того красная промежность окрасилась свежей порцией крови. Ярко-красный сгусток стек по ягодице и расползся по простыне алой уродливой кляксой. Не находя себе места от боли, не переставая стонать, прижимая к животу кулачок, Саша откинулась на лежащее комком позади нее одеяло и снова сжалась в комочек. Снова откинулась и снова сжалась. Какие-то секунды, но их Егору хватило, чтобы заметить, как странно выглядит грудь девушки. На ее светлой коже и при хрупком телосложении соски казались неестественно большими, четко очерченными и темными. По крайней мере, Егор у девушек таких никогда не видел.

Глава 22

Она их ненавидела. Всех. До боли в каждой клеточке тела, до темноты в глазах, до рвоты. Хотя скорее и боль, и темнота, и рвота были вызваны не ее ненавистью, а их действиями. Уроды любили «развлекаться», и простой секс в миссионерской позе их не интересовал. Ее желание и согласие — подавно. Насиловали изощренно — орально, анально, вагинально. Грубо. Она училась абстрагироваться от своего тела, отстраняться дальше от болезненных ощущений, словно это происходило вовсе не с ней, а с чужим, незнакомым человеком. Училась расслаблять мышцы, когда, наоборот, все сводило от боли. Не всегда получалось, и тогда она плакала. Но ее мучителей ее слезы и стоны не трогали.

Когда они уходили, она продолжала тихо плакать в подушку, часто-часто дыша, ожидая, пока не ослабнет едкое жжение на замученных частях тела, превратившись в саднящую, непреходящую боль. В глубине живота, в промежности, в горле. Только тогда она могла встать, чтобы доковылять до ванной, чтобы помыться, чтобы смыть с себя следы утех извергов.

Потом их нужно было обслуживать еще и в бытовом плане. Как ни в чем не бывало, они ждали от нее своевременно обед или ужин, не стесняясь, бросали ей свое грязное белье. Когда она попыталась возмутиться и устроить бунт, главный ей прямым текстом заявил, что «раз она ничего не понимает, то ее просто покалечат».

— Или убьют, — закончила за него про себя Саша, и покорно отправилась на кухню. Умирать она не хотела. Нет! Ведь она еще даже не начала толком жить! Ведь у нее еще все впереди! Сережка с армии вернется скоро, а она обещала ему его ждать!

Мозг отказывался верить, что для нее все кончено, что вырваться из ада невозможно. Она постоянно обдумывала варианты побега, особенно вначале, пока еще были силы, были ресурсы. Сначала в ней жила надежда на Егора (он мог раздобыть для нее ключи), но потом и она умерла. Он был такой же урод и насильник, как и другие. Мелькнула мысль позвать на помощь через разбитое окно, через замочную скважину, но ее никогда не оставляли в квартире одну и… у нее пропал голос. Травмированное горло могло только сипеть, глотать и даже дышать было больно.

Она могла бы попытаться их отравить. Таблетками, которые так «заботливо» купил для нее Егор, но боялась, что на три туши их действия не хватит. А еще они нужны были ей самой — насильники не считали нужным предохраняться. Ее передергивало от омерзения каждый раз, когда рот и нос забивала тягучая вязкая жидкость, а когда она выходила с рвотой наружу, Саша готова была выплюнуть свой желудок, лишь бы избавиться от отвратительного, гадкого вкуса. Это было мучительнее и тяжелее всего. Именно этот «ритуал» отнимал больше всего сил, и физических, и моральных. Просто сжирал все ресурсы, истощал организм.

Саша начала сдаваться. У нее пропал аппетит — казалось, вся еда имела тот самый, специфический, вкус и аромат. В чем-то это было плюсом — не нужно было терпеть голод, а есть с ними одну еду она не могла, питалась только тогда, когда было уже совсем невыносимо. Но как бы ни было тяжело, Саша упорно старалась не терять связь с реальностью, постоянно напоминала себе, что за пределами этой квартиры есть другая жизнь. Там, где она должна дождаться Сережу. Ведь у них было столько планов.

Она считала дни, отслеживала числа и недели, чтобы хотя бы примерно понимать, сколько осталось до встречи с любимым. А еще ей нужно было знать, когда начать прием контрацептивов. В первый день месячных, это она помнила по лекциям в колледже. Вот только месячные все никак не приходили.

Саша списала задержку на стресс и плохое питание, упорно отгоняя от себя убийственную мысль, что все-таки залетела от одного из ублюдков, но чем дальше, тем четче становилось осознание, что это все, конец. Об этом говорили, нет, кричали, потемневшие соски и болезненность груди, совсем иная, чем во время «сеансов» с Третьим — тот любил сдавливать в кулаке ее грудь, оставляя на коже горящие красные пятна и синяки. И тянущая боль внизу живота уже не прекращалась даже тогда, когда ее не трогали.