Прибалтийская мясорубка (СИ)

Гальдеру и Бушу удалось убедить Гитлера в необходимости прорыва из окружения самой крупной группировки, окруженной на восточном берегу Западной Двины в районе Ливан. Там в котле оставались 47-й моторизованный, 23-й и 32-й армейский корпуса, всего 92 тысячи человек. Немецкие войска предприняли героический прорыв через широкую Двину и двадцатикилометровый коридор, занятый противником. Им удалось форсировать реку и прорвать мощный береговой оборонительный рубеж. Затем пехоте, вооруженной только легким стрелковым оружием пришлось прорываться через боевые порядки танковых дивизий противника. Пробиться смогли лишь 33 тысячи человек, все тяжелое вооружение было потеряно.

Затем русские нанесли мощные удары в Румынии. Массированным бомбовым и артиллерийским ударам подверглись плацдармы, захваченные немецкими войсками за реками Яломица и Бузэу в ходе ноябрьского контрнаступления. Войска Тюленева, имеющие десятикратное численное превосходство, при поддержке большого количества танков сумели ликвидировать плацдармы[53]. Несмотря на мужественное сопротивление, войскам Рейхенау пришлось оставить плацдармы.

После всех этих тактических неудач, командующим групп армий «Центр» и «Юг» наконец удалось убедить Гитлера разрешить отвод войск из мешков, образовавшихся в Белоруссии и на Украине в результате ноябрьского наступления русских. Во второй декаде декабря обе группы армий в образцовом порядке отвели войска из мешков. Отвод проводился по этапам, на заранее подготовленные и занятые войсками промежуточные оборонительные рубежи. Благодаря этому, русским нигде не удалось прорвать оборону, воспользовавшись отходом войск.

В результате отвода линия фронта сократилась почти на 500 км, что позволило Кюхлеру и Рейхенау повысить плотность оборонительных порядков своих дивизий и вывести часть войск с фронта в резерв групп армий. Оперативная обстановка существенно упростилась. Войска получили некоторую передышку, оказавшуюся, однако, недолгой.

Впрочем, отвод войск из мешков и разрешение на прорыв из окружения в Прибалтике были лишь исключениями. В остальном Гитлер продолжал категорически настаивать на запрещении, под страхом расстрела, всякого самовольного отступления. То, что эта временная мера позволила удержать фронт от полного обрушения в ноябре, убедило Гитлера в правильности его стратегии, и снова подкрепило его убеждение в собственной непогрешимости.

Командование армии из этого временного тактического принципа сделало панацею от всех бед, когда на место гибкого и ответственного руководства, искусных действий с использованием пространства и попеременной смены наступления и обороны, в чем всегда заключалась сила немецкого командования, был поставлен принцип упрямого удержания всех позиций. Под давлением Гитлера немецкое командование все больше склонялось к этому схематизму.

«Гитлер почти совершенно отвергал отвод войск как оперативное средство, необходимое для того, чтобы восстановить свободу действий или сэкономить силы. Мнительный и недоверчивый Гитлер оставлял право принимать всякое, даже малейшее тактическое решение только за высшей инстанцией.»

«С тех пор как немцы в ноябре (в оригинале — под Москвой) впервые потеряли инициативу, после того, как были испытаны первые поражения, в их стратегии появились прямо таки патологические черты. Это связано с особенностями характера Гитлера, которые, конечно, не могут быть изложены в нескольких кратких замечаниях, но они оказали такое решающее влияние на ход войны, что о них нельзя не говорить.

Гитлер с 1933 года не знал неудач. Мысль о том, что такое положение может когда-нибудь закончиться, что чужая воля окажется сильнее, чем его, была непостижимой и невыносимой для этого человека, который постепенно сжился с мифом о своей непогрешимости, «сомнамбулически» следовал своей интуиции и которого льстивая пропаганда (с его ведома или нет, неизвестно) подняла до «величайшего полководца всех времен».

«Веру в себя он должен был сохранять несмотря ни на что; только так он мог сохранить и силу внушения, необходимую, чтобы поддерживать у других веру в свое величие. Всякая добровольная уступка была для него равносильна потере власти и престижа, подчинению чужой силе, следовательно, никаких уступок не могло быть. Если еще так много людей и техники приносилось в жертву ради бесполезного сопротивления, то это вина других. Для него гораздо чувствительнее было бы собственное моральное поражение. Не будет ошибкой искать в этом болезненно эгоцентричном настроении Гитлера ключ к пониманию его руководства операциями в последующие годы.

Неизбежным следствием подобного ведения войны было такое использование живой силы и техники, которое намного превышало их возможности. В принципе правильное положение — в решающие моменты напрягать последние силы войск — стало, однако, постоянным явлением.»[54]

3.6. Г. К. Жуков. Из книги «Воспоминания и размышления»