Прибалтийские сны

— И не надо, не надо! — смеялась она. — И не дыши!

Однажды он сказал, что решился. Они поедут летом в Прибалтику (он назвал известный курорт). Он попросит знакомых снять им комнату. И там, на море, все само собой решится.

— Ты выйдешь за меня?

— Ни за что! — смеялась она. — Ты слишком тянул с предложением. И мама говорит, что ты бездельник.

— Она права, — искренне сокрушался он. — Вот чем мы будем жить? Догадайся! Я буду водить на ленточке дрессированного кота, а ты будешь собирать с зевак деньги. Идет?

(В самом деле, Яся явно не готов был содержать семью. Ольга это видела. Но ее это мало волновало. Какое-то бесконечное счастливое томление заменило ей логику и мозги.)

Светлое, яркое, сияющее пламя. Пламя не опаляющего костра, а ночного неба или восхода, когда розовые сполохи разбросаны по всей небесной тверди. Ольга постоянно ощущала родственность своего чувства всей природе, всему космосу. Это они в нее вселили нечто неистовое и непомерное! И там, в Прибалтике, о, какой там будет закат, какое море, какая свобода!

Кое-как она сдала летние экзамены и зачеты. Что-то быстренько нарисовала, что-то подмалевала, сделала кое-какие копии с известных картин. Все наспех, без души! А ведь как прежде горела! Скорее, скорее к Ясе!

Они решили поехать в июле. Ольга дала Ясе деньги на билет, ему не хватало на двоих, а ей помогала мама. Милая мамочка помогала Ольге во всем, они с мамой были подружками, и мама, по складу — технарь, восхищалась художественными способностями Ольги. Ей нравилось все, что Ольга рисовала или писала. Но вот Яся ей очень не нравился. Однако милая мамочка старалась не влезать в их отношения. (Как Ольге до сих не хватает бурного, живого, радостного маминого одобрения. Это касалось и Ольгиной внешности, и нарядов, и картинок, которые она писала.)

Яся жил на свои, очень небольшие, гонорары переводчика. Родители его давно умерли, а воспитывала его в детстве какая-то родственница со стороны матери, страшно ревнивая и капризная.

— Больше всего она боится, что я женюсь, — говорил Яся. — Значит ты у нее — главный враг.

— Не заливай, — опять смеялась Ольга (она тогда всему и всегда смеялась). — Я сумею ей понравиться! А и не сумею… Что с того! Мы сами по себе. Мы, как герои Библии. Мы, как ветер, как звезды, как небо. Никто нам не указ!

Они оба ожидали поездки в Прибалтику как какого-то чуда. Это была заповедная страна, где сбываются все желания, где все преграды, все комплексы, все страхи уничтожаются.

Осталась неделя, четыре дня, два…

Яся должен был за ней заехать, и они вдвоем отправятся на вокзал. Такси она заранее заказала.

Такси приехало. А Яси все не было. Она оборвала телефон, звонила ему домой, звонила ему на мобильный. Звонила кому-то из общих знакомых. Он исчез…

Сначала она решила, что с ним что-то произошло. Несчастный случай помешал приехать.

А потом, как молния, ее пронзила догадка, — он испугался! Он слабый, он постоянно ей об этом говорил. Он испугался и отступил.

Пламя заполнило все пространство картины. Все пространство жизни. И это были уже не розовые сполохи, чарующие своим сиянием, не тихий и проникновенный закат, а беспощадный лесной пожар, сжигающий все на своем пути…

Ольга долго болела. Мама взяла отпуск и ухаживала за ней. Очнулась Ольга другим человеком. Какие глупости ее едва не погубили! Какого странного, ненадежного человека она к себе приблизила! Все, что было, представлялось бредом, безумием. Как хорошо, что это оборвалось!

Ольга набросилась на живопись с жадностью изголодавшегося человека. Несколько уважаемых ею старых преподавателей ее хвалили и поддерживали. Ее дипломная работа «Гадалка на Киевском вокзале» была выставлена на одной из молодежных выставок и ее отметили критики. А вскоре Ольге встретился замечательный Борис Астахов, умный, рассудительный, любящий.

Жизнь вошла в нормальную колею. Она все, все забыла. Она никогда не вспоминала этого человека. Никогда! Ей даже сны о нем не снились. Черный провал, засвеченная пленка…

Но что это с ней? Она с ужасом поняла, что ее вновь, как когда-то закрутило. Что ей необходимо его увидеть. Зачем? Чтобы узнать, как он жил все эти годы. Но зачем ей это знать? Ах, ничего, ничего она не хотела узнать! Она просто хотела его увидеть. Может быть теперь, когда она знает, что это он, — она хоть что-то прежнее в нем найдет? А не найдет — тем лучше! Спокойно отойдет в сторонку. Зато избавится от наваждения. В его разгаре она нарисовала несколько рисунков. Почти машинально, доверяясь руке и внутреннему напору. Вот, когда все на листах запылало, зажглось, окрасилось пурпуром и чернотой пожара!

Она прекрасно понимала, что лучше не вступать в спор со своим безумием. От спора оно лишь сильнее разгорится. А так, глядишь, и само собой утихнет, пройдет…

Она позвонила все тому же Грише Элькину.

— Так мы, Григорий Осипович, неудачники? — язвительно начала она. (Ей просто необходимо было выплеснуть накопившиеся эмоции.)

— Кто вам сказал? — Гриша возмутился с преувеличенной горячностью.

— Ваша Катя, причем с ваших слов!