Прибалтийский фашизм: трагедия народов Прибалтики

В казнях в Саласпилсе и в Рижском гетто лично участвовал также еще один из офицеров «команды Арайса» — капитан авиации Герберт Цукурс, в прошлом — национальный герой Латвии, прославившийся в 1930-е годы своими межконтинентальными авиаперелетами из Латвии в Японию и в Гамбию. Его даже называли «латвийским Линбрегом» или «латвийским Чкаловым». В начале оккупации Цукурс вступил во вспомогательную полицию, но вскоре перешел в «команду Арайса», где позже получил чин гауптштурмфюрера СД (капитана). Впоследствии он лично принимал участие в расстрелах узников Рижского гетто в Бикерниекском лесу, в самом Рижском гетто и в концлагере Саласпилс, а также в антипартизанских операциях. После войны Цукурс эмигрировал в Бразилию, где основал свой небольшой бизнес на деньги, награбленные у своих жертв в годы оккупации. Он организовывал для туристов прогулки на гидросамолете по девственным лесам Амазонки. Правительства Израиля и СССР требовали его выдачи от Бразилии, но получили отказ[725]. Тогда в 1965 году спецслужбы Израиля выследили его, чтобы вывезти в Тель-Авив для суда (как Эйхмана в 1961 году), но Цукурс оказал сопротивление и был убит[726].

Позже арайсовцев сменили солдаты 4-го батальона «Латышского легиона СС», который нес охрану лагеря с июля по октябрь 1943 года. (Этот батальон был сформирован в начале 1943 года на базе 24-го латышского полицейского батальона, к тому времени успевшего принять участие в нескольких карательных операциях в Ленинградской области и в Белоруссии[727]. В марте 1943 года 24-й батальон вернулся в Ригу «на отдых» и с июня 1943 г. в документах не упоминался[728].) Командиром 1-й роты батальона, следившей за погрузкой и отправкой эшелонов, командовал оберштурмфюрер Карлис Александр Озолс[729]. После войны он нашел убежище в Австралии, где возглавлял мельбурнское отделение «Даугавских ястребов». Его имя всплыло на суде по делу Арайса в ФРГ в 1980 году. Но, несмотря на требования Израиля и СССР, Озолс так и не предстал перед судом. Специальный отдел расследований при правительстве Австралии во главе с Бобом Гринвудом, отдел по расследованию военных преступлений во главе с Грэхэмом Блюиттом, директор Бюро публичных расследований Майкл Розенес и председатель Мельбурнского Королевского Совета Питер Фэрис рекомендовали правительству Австралии начать судебный процесс против Карлиса Озолса. Однако в 1992 году генеральный прокурор Австралии Майкл Даффи, несмотря на все эти рекомендации, прекратил следствие по делу Карлиса Озолса. Правительство Китинга поддержало решение прокурора. В заключение всего дела 30 июля 1992 года весь отдел специальных расследований (включая и подотдел по расследованию военных преступлений) был закрыт решением правительства Австралии «за ненадобностью»[730].

Еще одной ротой этого батальона, охранявшей концлагерь, командовал оберштурмфюрер Бруно Тоне, получивший это «теплое место» после того, как обморозил ноги во время одной из карательных операций в прифронтовой зоне. Позднее Тоне работал в штабе Генеральной инспекции латышских войск СС, а затем в особом «истребительном отряде» Отто Скорцени (Ягдфербанд Скорцени)[731].

По словам Йеккельна, рейхсфюрер СС Гиммлер как-то сказал ему, что «расстрелы очень нехорошо действуют на людей, которые занимаются ими. Лучшим способом ликвидации являются, мол, газовые машины, изготовленные по его приказанию. С применением таких машин якобы отпадают всякие неудобства, связанные с расстрелами»[732]. Чтобы сберечь нервы палачей, в Саласпилс было доставлено 30 новеньких «газвагенов», которые Йеккельну очень расхваливал начальник полиции безопасности и СД Латвии д-р Ланге. Впрочем, скоро выяснилось, что использование этих передвижных газовых камер негигиенично, так как людей в них сильно тошнит перед смертью, и поэтому Ланге приказал вновь вернуться к практике расстрелов…

«До меня, конечно, доходили слухи о применении к арестованным … садистских приемов обращения, — оправдывался впоследствии на суде обергруппенфюрер Йеккельн. — Однако я не могу вспомнить что-либо конкретное, так как по данному вопросу мне никто ничего не докладывал. Я виноват лишь в том, что не проявлял интереса к тому, чтобы садистские методы были исключены из практики. О способах мучений будущих жертв тоже ничего сказать не могу. Но должен признать, что из общего количества арестованных мы очень многих, кого не в состоянии были привлечь работать на себя, расстреливали. Обычно сотрудники гестапо высылали предварительно в центр списки лиц, подлежавших расстрелу, и краткие характеристики на них. Из Берлина в ответ, как правило, незамедлительно приходили телеграммы, санкционировавшие расстрелы намеченных нами людей»[733].