Прибежище

Детство вспоминается не сплошной чередой дней – а такими яркими всполохами, как солнечные пятна на полу в светлый летний день… Кажется, дом у них был на улице с таким смешным названием – улица Тучек. Когда-то она была Сталинской, но потом ее по понятным причинам переименовали. Сталина давно нет – и слава Богу – а вот тучки на небе можно наблюдать практически каждый день…

Люба остановилась посреди привокзальной улицы – невысокая худая девушка с темными волосами до лопаток и по-детски невинным лицом. В руках у нее была небольшая спортивная сумка.

Продавщица из газетного киоска, открывающая витрины, с некоторым подозрением покосилась на нее – эта девушка со своим сонным, рассеянным видом и сумкой в руках выглядела слегка странно, как будто сбежала из психиатрической больницы. Того гляди подойдет с какими-нибудь странными вопросами или еще что-нибудь выкинет…

Но Люба думала о своем, не замечая ничего вокруг. Она думала о том, что ни родителей, ни брата, ни тем более собачки уже нет в живых, а потому она, конечно, может найти дом, в котором они когда-то жили, но толку-то?

И тем не менее, она пошла в сторону улицы Тучек – потому что просто не могла не отправиться туда. Там был прежде ее дом.

3

Солнце было уже в зените. Марина Степановна смотрела сквозь мутное стекло своего окна на расцветающую июньскую природу. Небо голубое, ни облачка… Не пойти ли ей погулять?

Но эта идея была изначально провальной, потому что всем прогулкам она предпочитала одну – ту, которую ей обеспечивала день за днем бутылка коньяка, лучшего, какой только можно достать в этом задрипанном городишке.

Ее сын, который теперь не пьет даже по праздникам (вот глупый мальчишка!), считает, что алкоголь – это просто наркотик, и ничего более. Он долгое время убеждал ее, что она может взять и просто отказаться от него. Еще чего!

Нет, алкоголь – это эликсир забвения, дар свыше. Как хорошо, что он у нее есть, этот эликсир на каждый день… Господь, она была уверена, простит ей этот маленький грешок. Это ведь и не грех даже, а если и грех – у нее была достаточно тяжелая судьба, чтобы иметь право компенсировать ее себе хотя бы так.

За ленивыми раздумьями о том, имеет ли она право на компенсацию – она все же целиком склонялась к тому, что имеет – она не услышала, как ключ повернулся во входной двери.

– Вот и я, – сообщил ее сын – Владимир, входя в квартиру с пакетами продуктов. Поскольку она не любила выходить на улицу, то при первом удобном случае просила его сходить для нее в магазин – или еще куда-нибудь по ее делам. Она ощущала себя капитаном и единственным обитателем судна, которое болтается недалеко от берега, но никогда к нему не пристает – незачем, да и страшно…

Сын практически никогда ей не отказывал, наверное, из чувства вины, что ушел от нее жить отдельно. Вот и правильно – у человека должна быть совесть, а иначе что из него выйдет?

Марина Степановна поспешила в прихожую, чтобы встретить сына.

Глядя на него, она порой удивлялась тому, что у нее – при том, что она уже в молодости прикладывалась к бутылке – появился на свет такой красавец. Как будто даже не ее сын – впору даже самой поверить в аистов или в капусту: высокий, широкоплечий, улыбающийся, с добрым лицом и веселыми серыми глазами… Марина Степановна была женщиной по-своему реалистичной и осознавала, что в зеркале ничего особенно впечатляющего наблюдать не могла даже в молодости, а значит, это заслуга генов его отца или кого-то из прародителей. Только вот занимается он уже пять лет всякой дурью – ходит по паркам, по школам, больницам, по-дурацки наряжается и выступает перед детьми – одним словом, клоуном по профессии себя считает. Не понимает, что это не профессия, а… посмешище, в общем.

– Такой видный мужчина, как ты, мог бы найти занятие поприличнее, – проворчала она уже в который раз – надеясь, что до него с очередного раза это дойдет.

– И чем, по-твоему, должен заниматься в этом городе видный мужчина? – весело спросил он. Ответ в самом деле его заинтересовал. Не модельным же бизнесом, в самом деле, и не эскорт услугами – ни тому, ни другому в этом городе места нет, а вывод, что видный мужчина должен просиживать штаны в офисе, казался ему нелогичным.

Но оказалось, что у матери именно такая логика:

– Ну, пошел бы работать менеджером каким-нибудь, глядишь, через годик-два стал бы уже директором.

– Просто за красивые глаза? – удивился он ее фантазии. – У меня же даже высшего образования нет.

– Ну, это не важно, по тебе же видно – прирожденный директор! Такой большой, красивый. Посмотрят на тебя – и сразу определят…

Он только рассмеялся, отмахнувшись.

– Мама, брось лучше об этом думать. Дети меня любят, мамы постоянно подходят и благодарят… Это самое большое достижение в моей жизни, по крайней мере, пока что.

– Таким достижением могла бы гордиться разве что домохозяйка, – мать презрительно наморщила нос, как будто сама всю жизнь проработала директором.

Он бы рассердился, если бы не относился к матери уже давно как к неразумному дитя, которому перечить бессмысленно, а спорить и что-то доказывать – совсем уж абсурдно.