За все время нашего продвижения к тому месту, где я оставила свою «птичку», мне пришлось несколько раз поднимать свое сознание в воздух, вселяясь в парящих на широких крыльях местных стервятников. Что-то уж слишком много собралось их в этой местности… Так обычно бывает, когда в степи готовится издохнуть какое-то большое животное – любители дармовщинки слетаются на грядущий пир со всей округи. Сначала они кружат в отдалении, постепенно снижаясь и присматриваясь к судорогам умирающей туши, потом, когда та затихнет, опускаются на землю чуть в отдалении, и осторожными прыжками приближаются к мертвому телу в готовности при первых признаках его оживления немедленно взмыть в воздух. И лишь потом, когда самый храбрый вырвет из мертвой туши первый клок плоти, все остальные падальщики разом накидываются на дармовое угощение, торопясь поскорее насытиться, потому что у них еще есть куда более мощные, но медленные, наземные конкуренты вроде гиен.
Сейчас птицы изображали первую фазу этого процесса, но я пока не видела к тому никаких оснований, потому что вряд ли их заинтересовал распростертый на земле штурмоносец, созданный не из живой плоти, а из дюраллоя*, титана и углепластовых композитов.
Примечание авторов:
Мы приблизились к цели до расстояния примерно в километр, счастливо избегнув встречи с несколькими патрулирующими местность амазонскими парными разъездами, а один из них полностью уничтожив из бесшумного оружия людей капитана Серегина. Ара и Док спешились и, пригибаясь, поднялись на увал. Почти бесшумно хлопнули выстрелы – и две злобные стервы – одна уже битая жизнью, а другая совсем молоденькая – упали на землю и остались недвижимыми.
Возвращаясь, Док ворчал, что ту, которая постарше он бы с удовольствием приласкал, а младшая так и совсем почти ребенок; но капитан Серегин сказал, что пока амазонки – наш противник, надо убивать их без всяких внутренних содроганий, потому что иначе они убьют тебя. Кроме того, где-то рядом крутится тот мерзкий тип, который обожает накладывать на людей очень гадкие заклинания подчинения, под которым человек перестает быть самим собой, превращаясь в послушный воле заклинателя механизм. Тут я с Серегиным была полностью согласна – таких козлов надо жечь напалмом без всякой жалости и пощады.
Тем временем кружащиеся стервятники опустились до высоты пары сотен метров – они знали, что так их не мог бы достать ни один самый мощный арбалет. Я поняла это вот каким образом – когда я опускала птицу ниже, то у нее возникало чувство опасности, а здесь, на этой высоте, все вроде как было в порядке. Но пара сотен метров – это совсем уже бреющий полет, и вид оттуда, как на ладони. Вникнув в очередной раз в сознание стервятника, я наконец разглядела во всех подробностях то, что творилось вокруг штурмоносца.
Мы предполагали, что там будет одна группа людей, полностью состоящая из амазонок, однако выяснилось, что групп там две: амазонки и несколько тевтонов, которых уж ни за что ни с кем нельзя было перепутать за счет черного, как ночь, цвета их одеяний. Мы обнаружили двух рыцарей и десяток простых кнехтов. Понятно, из-за чего возбудились стервятники – обстановка в этой компании была накаленной. Также появлялись основания думать, что амазонки-ренегатки и тевтоны считали друг друга только ситуативными союзниками, будучи готовыми в любой момент сцепиться между собой в кровавой схватке.
Значительно больше порадовало меня то, что врагам пока не удалось вскрыть мой корабль – да и как бы они смогли открыть запертый дюраллоевый люк без плазменного резака, если бортовой электронный мозг не пустит на корабль никого кроме его экипажа. Очень жаль, что я оставила его в режиме пассивной, а не активной обороны, иначе, используя четыре оборонительные автоматические турели, он не подпустил бы этих мерзавцев на расстояние прямого выстрела… Но поздно плакать по волосам, когда голову уже обрили – и так тоже может получиться совсем неплохо, потому что амазонки и тевтоны заняты только друг другом, и совсем не смотрят за окрестностями. Нам бы только незаметно подобраться вон к тому бугорку, метрах в двухстах от цели нашего путешествия, а там, как говорит капитан Серегин, «ваше слово – товарищ Печенег».