Приближение к великой картине

В "Яблоневой долине" не было учебных кварталов, мраморных музеев и школьных храмов: кабинеты физики, химии, биологии возникали как бы прямо в коридоре в широких рекреациях, где с потолка из каких-то вспомогательных помещений спускались лабораторные столы, уже оснащенные для проведения урока.

Директор и его штаб сидели в коридоре за барьером — все на виду. Учительские столы тоже стояли в рекреациях — синие с белым.

И что очень важно, я бы сказал — поразительно: в школе в 2300 учениками, с хорами, оркестрами, спортивными играми тишина была, как в библиотеке. И дело тут не только в прекрасной звукоизоляции, но и в самих школьниках.

Когда мы поднялись на открытую галерею, где располагались классы, у меня буквально подкосились ноги — в классах не было стен. Честно говоря, я в это не верил, думал — метафора. Не было стены, которая отгораживает классы от коридора. Стена, где окна, естественно, была. Стена, где висит доска, тоже была. А вот где дверь — той стены не было. И двери не было. Был сплошной ковер табачного цвета.

— А ты отрицал роль ковра, — сказал мой друг ясноглазый. — Без ковра сейчас невозможно. И школьники босиком. Или в носках?

Я понимаю его подтрунивание надо мной, но это нужно было испытать самому. Это как если бы лошадь заговорила. Мы проходили на цыпочках мимо классов, а ребята на нас внимания не обращали. И учителя на нас внимания не обращали. Один парень на полу сидел, но на нас внимания не обращал. Они жили в другом, сосредоточенном мире, в другой системе координат. Мы для них были тенями, ноуменами или той вороной, которая за окном клюет свою ногу. Привыкать к такой полностью открытой жизни было трудно и ученикам, и особенно учителям. Многие учителя не выдержали — ушли. Но те, кто остался, увидели результат. В "Яблоневой долине" самое высокое качество знаний в штате, а по поступаемости в колледжи и университеты "Яблоневая долина" не уступает лучшим частным школам. Более того — в "Яблоневой долине" есть классы для ребят умственно отсталых. Правда, эти классы имеют и стены, и двери. "Учатся они по отдельной программе, но живут в нормальной среде, где им и положено жить. И поют в общем хоре...

— Ученики привыкли уважать свою работу, работу других. Привыкли ценить соседа за понимание. Привыкли сдерживаться. Очень хорошо, когда в людях воспитана сдержанность, — сказал Джеймс Ф. Басен.

Вот я и пытаюсь писать о "Яблоневой долине" сдержанно, иначе получился бы сплошной восклицательный знак.

Уходя из школы, мы остановились перед компьютерным центром. Ребята что-то вычисляли и хмурили высокомудрые лбы. Я спросил у девочки, работавшей у самого барьерчика, отгораживающего центр от общего коридора: над чем она трудится?

Девочка покраснела — наверное, у нее не все шло гладко — и ответила шепотом, что ей нужно рассчитать бюджет фирмы "Дженерал моторс" с учетом повышения цен на некоторые виды алюминиевого проката.

— Ну и как?

— Трудно. В каких-то моментах фирме придется либо отказаться от алюминиевого проката, либо изменять технологию.

-Да ну? — прошептал я.

Она печально кивнула.

Я не говорю о том, что нашим ребятам пора бы попробовать хоть разочек рассчитать бюджет своей семьи на год, чтобы понять, что откуда берется и куда уходит, просто жаль, что нету березовых компьютеров, рубленых в лапу без единого гвоздя. Вот бы радость была руководителям народного образования, вот бы "на ять"! Хотя думается мне, что наше народное образование, как и наши леса, как и наша береза, были отданы кому-то в концессию на сплошной поруб.

Я задал Джеймсу Ф. Басену свой вопрос: "Кого воспитывает его школа? Или — что, как духовный принцип?"

Он ответил:

— Доверие.

И, наверное, пытаясь подобрать для меня, как для марксиста, понятную метафору, пояснил:

— Доверие делает первую букву в слове "человек" заглавной. Это единственное важное сегодня дело. А когда "Человек" будет писаться с заглавной буквы, то эксплуатация Человека Человеком сделается невозможной — только сотрудничество, только диалог.

И ведь как ни верти, но придется признать, что именно народное образование, школа — это и есть Дерево всех людей.

— А как же дуб? — спросит меня мой ясноглазый друг. — Как же твое царь-дерево среди берез?

— А так...

Стоят березки на пологих склонах холмов. Стоят в кружок. Может, рождается новое дерево. Может, Бог даст, — дубок.

ГОСУДАРИ МОИ

Вырастет в нашей душе сад, но только в том случае, если в детстве не закатали нас, как щебенку, под асфальтовый путь к вершинам. Если у нас самих было достаточно выдержки, чтобы не погубить наш сад в дружбе с птицами-хохотухами, рвущимися ради красного словца или фиги в кармане превратить все вокруг в пустыню спора и галдежа. Если у нас хватало времени помнить о нашем саде в повседневных горестях и заботах и удобрять его. Нет, не специальными знаниями, а лишь теми, которые отбирает для себя наша душа, лишь теми, что привозят на лошади с голубыми веснушками.

И чем проще тот сад, может быть и всего-то два дерева, но здоровых и крепких, тем легче человеку оставаться самим собой.

— Что в саду вашем?

— Розы.

— Что в душе вашей?

— Розы.