Приблуда

Но ощущение, которое ему передавал спутник, который был рядом с ним вот уже почти двенадцать стандартных месяцев, говорило о другом. Со временем Скотт стал лучше разбираться в эмоциональных “посланиях” Фишера. Благодарить за это надо было нечто вроде способности к эмпатии, доставшейся ему от кельтских предков. “Способности”, которая на рациональном, научном уровне всё ещё казалась ему бредовой. Когда это впервые проявилось с Фишером, он решил, что у него в буквальном смысле галлюцинации. Истина определилась позднее — и это было чуть ли не хуже, чем галлюцинации. На Сфинксе наследие, полученное им от длинной линии знахарей, фокусников-шарлатанов и прочих разнообразных психов, встретило бы только скептицизм и насмешки. Но были человеческие миры, где претензии на способности вроде тех, что заявляли его более... экстравагантные родственники (все по материнской линии, слава Богу, так что фамилия МакДаллан никоим образом с этим не связана), наказывались заключением под стражу за мошенничество — или прямо считались проявлением безумия.

То, что он сейчас получал от Фишера, было ощущением не столько того, что снаружи какая-то опасность, сколько того, что кто-то снаружи вопасности. Или, возможно, в беде. Также было предельно ясно, что Фишер хотел, чтобы онвышел наружу, и немедленно.

— Фишер, я не могу сейчас выйти. Я пытаюсь помочь ребенку родиться.

Травянисто-зеленые глаза огорченно сверкнули. Древесный кот издал жалостный звук. И тут в доме раздался хор детских голосов.

— Папа! Иди скорее!

— Это древесный кот, папа!

— Тётя Ира! Быстрее! Здесь древесный кот!

— Он болен или ранен, или ещё что-то! Скорее, папа! Скорее, тётя Ира!

Скотт и Эвелина Цивоник обменялись удивленными взглядами.

— Идите, — решительно заявила Эвелина. — Я уже родила шестерых. Этот родится нормально, будете ли вы сидеть здесь и изнывать от беспокойства, или оторветесь на пять минут и, может быть, спасете чью-то жизнь. Вы единственный доктор на сотню километров. Если там раненый древесный кот, то прямо сейчас емувы нужнее чем мне. Кроме того, — она криво, измученно ухмыльнулась, — я смогу передохнуть от этой пытки.

Скотт залился краской; он продолжал попытки развернуть младенца одновременно пытаясь понять, что происходит с Фишером и “пытка”, по-видимому, было правильным словом для описания ощущений бедной Эвелины Цивоник.

Фишер снова прикоснулся к его щеке.

— Мяу? — звук брал за душу, отказать было нельзя.

— Спасибо, — с искренней признательностью сказал Скотт. — Я никогда не видел Фишера настолько расстроенным. Только туда и обратно.

Он вынул руку из матки миссис Цивоник и потянулся за полотенцем. Замечание о том, что Фишер расстроен сильнее, чем когда-либо раньше, не было вполне правдивым; но Скотту не хотелось говорить о ранениях, полученных им в тот день, когда они с Фишером свели знакомство столь достопамятным способом. Древесный кот спас Скотту МакДаллану жизнь. Самое меньшее, что он мог сделать, это отплатить той же монетой попавшему в беду коту.

Поэтому он торопливо вытер руки и выскочил наружу, где дети Цивоников выплясывали вокруг отца, Александра Цивоника, и его младшей сестры Ирины Кисаевой. Александр и Ирина стояли в добрых двадцати метрах от дома, уставившись на нижние ветви частокольного дерева. Скотт едва ступил за порог, когда его пронзил самый наполненный болью звук, какой только он когда-либо слышал от какого-либо живого существа. Звук вздымался и падал, подобно сошедшему с ума баньши, его переполняла боль, выдержать которую было невозможно. Фишер, сжавшийся у него на плече, обернул хвост вокруг горла Скотта и беспрерывно дрожал:

— Мяу!

Скотт перешел на бег, на ходу подняв руку, чтобы приласкать своего спутника.

— Где он?

Александр указал. Скотт уставился на высокое частокольное дерево, ближайшее к дому Цивоников, на одну из длинных, идеально горизонтальных ветвей, из-за которых частокольное дерево и выглядело так необычно.

— Вон там, наверху.

Скотту пришлось присмотреться, и он заметил возле ствола древесного кота, сидящего на задних лапах как земной хорек. Он выглядел тоньше и длиннее хорька, но голова и некоторые другие черты напоминали скорее кошачьих. За исключением, конечно, шести лап — характерной черты, общей у древесных котов и огромных смертоносных сфинксианских гексапум, на которых те были очень сильно похожи во всем, кроме размера. Древесный кот, вопивший на частокольном дереве на заднем дворе Цивоников, был крупнее Фишера, около семидесяти сантиметров в длину не считая цепкого хвоста, вместе с которым он был практически вдвое длиннее. Однако маленький древесный житель выглядел слишком тонким для своей длины. Он действительновыглядел больным — или раненым. Его шубка, как и у Фишера, была крапчатой кремово-серой, но даже с такого расстояния Скотт мог видеть грязь и темные потеки, подозрительно похожие на кровь.

— Фишер? — пробормотал он, пытаясь лаской унять бившую его маленького друга дикую дрожь. — Он ранен? Если я смогу забраться туда и обработать раны...