Прибой у Котомари. Героическая повесть

Кого послать? Впрочем, едва оформившись, вопрос уже звучал риторически. Роли были распределены давно, но Баландину нужна была пауза, чтобы еще раз и окончательно утвердиться в правильности выбора и сказать об этом вслух. Пойдут, конечно, Влас и Калинушкин. Лучше их никто не сделает того, что предстоит сделать. Шергин с его силой при необходимости голыми руками согнет орудийное дуло, а сверхреакции Федора завидовали в свое время все флотские боксеры. Подрывное дело оба знают как таблицу умножения, и ко всему прочему - закадычные друзья. Все правильно, Влас и Калинушкин.

Баландин положил бинокль на камень перед собой и знаками подозвал обоих разведчиков. Когда те подползли, спросил, кивая на танкер:

- Как думаете, какие там пушки?

- Трехдюймовки, - тотчас отозвался Калинушкин. Это было в его манере - говорить и действовать так, словно он находился на ринге, где на размышление даются доли секунды.

- Точно, - подтвердил Шергин. - Большие без хорошего фундамента не поставишь.

- Вашими бы устами, - усмехнулся Баландин, довольный, однако, тем, что мнение разведчиков совпадает с его собственным, - Значит, говорите, трехдюймовки? Я тоже так думаю. А теперь давайте кумекать вместе. - Баландин помолчал, собираясь с мыслями. - На танкер пойдете вы. Сейчас полный прилив, так что время на размышление у вас есть. Готовьте лодку, заряды, кошки[14]. С отливом двинетесь.

- Вопросов нет, командир. Есть предложение. - Калинушкин, как примерный ученик, поднял руку.

- Давай.

- До отлива, командир, что до морковкина заговенья - шесть часов. А там темень как в канатном ящике. На нашей галоше шибко не разбежишься, в темноте зальет того гляди. А чуток просчитаешься - вовсе в море унесет. Вот я и думаю: может, пораньше отчалить? Часиков в восемнадцать. Как раз и темнеть начнет. В такую хлябь нас ни один дальномер не засечет, ручаюсь как представитель бэчэ-четыре[15].

- Хорошо, - сказал Баландин, - кладем полтора часа на всю дорогу. Значит, к двадцати часам доберетесь. А там что будете делать? Возле танкера болтаться или, может, сразу к японцам полезете?

- Зачем к японцам, командир? Вон на том камушке отлежимся. - Калинушкин показал на хорошо различимую глыбу, торчащую из воды в кабельтове[16] от танкера, размером и формой напоминающую ту, на которой стоит в Ленинграде конный Петр. - Оттуда в любой момент в гости собраться можно.

Баландин задумался.

План Калинушкина был очень неплох. Действительно, вместо того чтобы нырять в темноте на утлой лодчонке, можно было простым способом снять этот вопрос с повестки дня. Единственная угроза - что лодку заметят. Опять риск? А что лучше: ожидание опасности, которую предвидишь, или полное неведение? К тому же Калинушкин прав: дождь, видимость пулевая. Разглядеть крохотную шлюпку будет трудно. Все равно что искать иголку в стогу.

- Влас?

- Чего думать, командир! Федор в яблочко попал.

- Заряды связать успеете?

- Черта свяжем, не то что заряды!

«Ну вот, - подумал Баландин, - вот и начинается. Сколько раз уже это было? Не вспомнить. И все равно чувствуешь себя как на вышке, с которой нужно прыгнуть».

Он отчетливо представлял себе все трудности, которые ожидали Шергина и Калинушкина.

Нелегко будет добраться до танкера. Волна порядочная, потом еще рифы перевалить надо. А там - танкер, железный скользкий борт. Не по трапу подняться. И за спиной автоматы и взрывчатка. Правда, на Севере было и потруднее, когда доты с моря брали. Из воды - и прямо на скалы. Как альпинисты. Егеря генерала Дитля остались тогда с носом… Когда японцы выставляют часовых? По логике - с темнотой. Значит, часов с девятнадцати. А сменяют? Через два часа? Три? Гадай не гадай - не узнаешь. Надо прикинуть оба варианта. И сколько их, этих часовых? Двое? А если больше? В общем, как всегда, уравнение со многими неизвестными…

Калинушкин и Шергин вязали заряды. Брали толовые шашки, связывали их по десять штук, вставляли внутрь капсюля. Вес зарядов получался солидным - пуд.

Четырехсотграммовые шашки, похожие на куски хозяйственного мыла, в руках Шергина казались детскими кубиками. Привыкший возиться с разного рода узлами и канатами, боцман работал споро, изредка бросая недовольные взгляды на Калинушкина, который, обычно сноровистый и разворотливый, на этот раз еле-еле шевелил руками. Такое положение вещей добросовестного Шергина не устраивало, и он наконец не вытерпел:

- Чухайся, Федор, чухайся! Не картошку на камбуза частишь.

Калинушкин посмотрел на друга безмятежным, обезоруживающим взором.

- Ты в судьбу веришь, боцман? - неожиданно спросил он.

- Здрасьте, я ваша тетя! Это тебе зачем?

- Да так, для общего кругозора. Вдруг шлепнут? Так и не узнаю вашего отношения к тайнам природы.

- Я тебе шлепну! - разозлился Шергин. - Я тебя так шлепну, что ни одна санчасть не склеит!

- А все-таки? - не отставал Калинушкин. - Веришь или нет?

- Не верю. И тебе не советую… Ну куда ты капсюль суешь? Куда, я тебя спрашиваю?!