Причалы любви. Книга первая

– Еще бы, – горделиво кивнул Охотников, – а вот на участок наш съездите, в Муху, так и навсегда останетесь, а? Женитесь. Или уже успели?

– Нет, – Славик невольно засмеялся.

– У нас женитесь, – уверенно заявил Охотников и неожиданно весело подмигнул, – у нас такие крали – вмиг окрутят. – Охотников обвел взглядом кабинет и, переходя на серьезный тон, спросил: – Как устроились?

– Прекрасно, Николай Константинович.

– Ну-ну, это хорошо… Если что надо будет – обращайтесь. Что в наших силах – сделаем.

– Знаете, – Славик замялся, – у нас… машина… В общем, поломалась. Не смогли бы вы нам помочь?

Охотников, казалось, нисколько не удивился, не заметил смущения Славика, а сразу же и спросил:

– А что вам нужно к машине-то?

– Вкладыши, резину, винт, – старательно прочитал Славик в календаре, избегая смотреть на Охотникова.

– Та-ак, – Охотников тяжело опустил на стол крупную волосатую руку, – вкладыши у меня есть. Резина? Мда… Тут дело сложнее. За разбазаривание резины и по шее могут дать. – Он выразительно и со значением посмотрел на Славика. – Ну да чего не сделаешь для родной медицины? Дам… Возьму грех на душу. А вот насчет винтов пусть Степка не… винтит. Я ему три месяца назад два винта выписывал. Вот так, дорогой Вячеслав Сергеевич. Мы для медицины – все, но, надеюсь, и медицина про нас не забудет?

– Конечно, что вы! – поспешил заверить благодарный Славик.

– Вот и хорошо, – сказал, словно скрепил какой-то договор Охотников. – Ну а теперь мне пора. Заходите в гости, всегда буду рад.

Охотников ушел, а Славик тут же кинулся в гараж, чтобы сообщить Степану радостную новость.

Так вот и получилось, что главным в его первый рабочий день оказались втулки, резина и винт. И радовался он их приобретению не меньше, чем если бы врожденный порок сердца вдруг вылечил.

X

I

V

– А, христовенький, подышать свежим воздухом вышел?

– Вышел, – сразу же напыжился и воинственно настроился Славик. За прошедший месяц он выработал в себе такое вот подобие защитной реакции против Тоньки.

– На танцы со мною не желаешь?

– Не желаю…

– Боишься?

– Кого мне бояться?..

Тонька, в коротком платье, с распущенными волосами, чистила картошку на крыльце. Славик стоял рядом и никак не мог уйти. А был вечер, и солнце по вершине сопки уже катилось, и всюду струились золотистые дымки из высоких труб над крышами. С крыльца хорошо Грустинка просматривалась, подвесной мост, нижний склад и гараж лесопункта на той стороне речки. Там тракторы, лесовозы суетятся, между ними люди расхаживают, и звуки едва слышно оттуда доносятся. А в клубе музыка из репродуктора грустит, по деревянным тротуарам ребятишки на семичасовой сеанс торопятся. Степанида Петровна в огороде капусту и огурцы поливает.

– Боишься, – скребет молодую картошку Тонька. – Я ведь знаю, что вчера не спал и, как бабулька про Кольку говорила, слышал… Вот Кольки-то и боишься.

– Ничего я не слышал, – краснеет Славик, отворачивается и на две ступеньки спускается с крыльца.

– Колька-то, он здоро-овый. Вмиг зашибет. Ему что врач, что Митька Бочкин – все едино.

Славик слышит, что Тонька уже едва сдерживает свой низкий приглушенный смешок, от которого у него холодеет внутри и хочется черт знает что натворить, но сейчас он мучительно вспоминает, кто такой Митька Бочкин. Славик уверен, что уже слышал это имя, но вспомнить не может и тихо от этого досадует.

– На речку пойдешь?

– На речку.

– Грустить будешь?

– Буду…

– Ох, христовенький, – притворно вздыхает Тонька, – ведь ждет же какую-то бабу этакое несчастье! О Надечке будешь грустить?

– Что?! – Славик живо поворачивается и оторопело смотрит на Тоньку. А Тонька знай чистит картошку, локтем волосы поправляет – вся ушла в работу.

– Ну, чего вызверился-то? – смеется наконец Тонька и смотрит на Славика насмешливыми черными глазами. – Давно не видел? Вот она я…

И действительно – вся она тут, Тонька-то. Платье выше колен заголилось, на плече тоненькая белая бретелька видна, на щеке шелушинка от молодой картошки присохла, а в глазах бесенята прыгают.

– Не боись, – Тонька опять в работу ушла, – сегодня в твоей комнате убирала и под столом листок нашла. Вишь ведь как, ты с черновиками пишешь! А пишешь-то как – загляденье: «Милая Надечка!» – нараспев протягивает Тонька. – Так хорошо начал, а потом зачеркнул и выбросил.

– А вам бы не следовало читать, – вдруг снова перешел на «вы» Славик.

– Ишь ты! – хмурится Тонька. – Может, мне и учиться не следовало, чтобы «милая Надечка» не прочесть? Много чести, товарищ дохтур. Привет своей Надечке от меня передавай…

Тонька вскакивает, хватает ведро, кастрюлю и скрывается в доме. Славик стоит и ломает голову – в самом деле, обиделась или в очередной раз разыгрывает? Так ничего и не решив, он медленно пересекает двор, отпирает калитку и бредет к Грустинке.

То место возле речки, где спал Славик в день своего приезда, стало для него любимым, и чуть ли не каждый вечер он здесь проводил. Брал с собою журналы, читал последние медицинские новости, делал пометки, а всего чаще закатами любовался и мечтал бесконечно.