Причастные - Скрытая угроза

"sничего вам не должен. От зарплаты последних двух недель готов отказаться в качестве компенсации за свой скоропалительный отъезд. Поверьте, обстоятельства, вынудившие меня поступить именно так, были достаточно серьезны. Здесь, в Гамбурге, я оказался замешан в некоторых делах, дальнейшее участие в которых не пошло бы на пользу ни мне, ни нашей фирме. Не беспокойтесь, никто не станет меня разыскивать, я, в принципе, все уладил - просто было крайне нежелательно задерживаться в Германии даже на лишние суткиs".

Дальше было еще несколько фраз в том же духе. Линдеманн пробежал их, практически не читая. Нелепые попытки оправдаться плохо камуфлировали явное вранье. А животный страх референта Швиммера просвечивал сквозь строчки, и даже подпись выглядела искаженной. Нет, она не была подделана чужою рукой, но складывалось впечатление, будто Франц ставил привычную загогулину, едва удерживая дрожь в пальцах, как если бы писал зимой на улице скрюченными от мороза пальцами.

Франц еще после того убийства около зоопарка начал вести себя странно. А через пару дней, когда Линдеманн посвятил его в суть "особого мнения Фарида", сделался и вовсе неадекватен. Дитмар специально устроил такую проверку: он заподозрил личного референта в предательстве, а по реакции на странное звуковое письмо из Средней Азии можно было судить о многом. Ведь информация на той кассете содержалась прелюбопытная и весьма не однозначная.

Аннамурадов был в своем репертуаре, он надиктовал и заставил посыльного выучить целую притчу о древнем шахе Ахмад-бее. Звучала она так:

Много-много лет назад жил-поживал то ли в Кордовском, то ли в Бухарском халифате богатейший шах Ахмад-бей. У него было много золота, много земель и много подданных, верных ему и ладивших между собой. И только настоящей власти не хватало шаху. Когда стал Ахмад-бей собирать людей на войну, оказалось, что воевать они не хотят и все дружно пытаются разубедить владыку в необходимости решительных действий. Но шаху была нужна именно военная победа, и он призвал к себе мудреца.

"Скажи, мудрец, как сделать, чтобы мои люди подчинились мне вопреки собственной воле и пошли на войну?" "Это очень просто, - отвечал мудрец. Ты должен перессорить друг с другом всех своих подданных". "Но тогда они начнут воевать друг с другом!" - удивился шах Ахмад-бей. "Нет, - сказал мудрец, - они будут молча ненавидеть друг друга, а всю свою злобу выместят на твоих врагах. Они станут послушными, как слепые лошади. И власть твоя над ними сделается безграничной".

Шах Ахмад-бей так и поступил: у одних похищал жен, у других - коней, обвинял в этом третьих, у которых выкрадывал оружие, придумывал гадкие слова, какими подданные якобы награждали друг друга. Доходило и до стычек, двое или трое погибли в кровавых междуусобицах, но зато когда шах вновь приказал идти на войну, отправились все как один и войну завершили победоносно.

Шах Ахмад-бей стал еще богаче, а главное, почувствовал, что власть его теперь и впрямь безгранична. Только одно беспокоило владыку. В нем поселился страх. Простой человеческий страх смерти, о котором он и не подозревал раньше. И шах вновь призвал к себе мудреца.

"Я самый сильный?" - вопросил он. "Да, - ответил мудрец, - теперь ты самый сильный". "Но тогда почему мне страшно жить?" "Потому что все против тебя, - ответил мудрец. - Когда ты перессорил подданных, власть твоя сделалась тверда, как дамасская сталь, но жизнь стала хрупкой, как глиняный кувшин. Так бывает всегда. Это закон, установленный Аллахом". "Почему же ты не сказал мне об этом раньше?!" - воскликнул шах Ахмад-бей. "Ты не спрашивал", - ответил мудрец.

А в конце этой сказочки Фарид добавил пару слов от себя:

"Ты тоже не спрашивал меня, Дитмар, но я предупреждаю: остерегайся, и если мечтаешь о спокойной жизни, лучше остановись сегодня".

Черт бы их побрал, этих турков!

Когда Дитмар сердился, он про себя не только туркменов и азербайджанцев, но и арабов, и таджиков, и даже индусов турками называл. Восточные люди, они и есть восточные люди. Слова в простоте не скажут! Все умничают, все советы дают, все у них иносказательно, а копни поглубже думают только о себе. Предупреждает он! Как же! За шкуру свою трясется. Остановись, говорит. По-доброму так, а сам между строчек угрожает, сволочь. Почуял, почуял азиатским своим чутьем, кто теперь на очереди. Не случайно так быстро исчез из Москвы. Даже на похоронах Лазаря не был. Улизнул, затаился в проклятом "Бухарском халифате". Да от карающей десницы не скроешься, презренный! За отступничество во все века полагалась только смертьs