Причастные - Скрытая угроза

- Этот мужчина со мной, - произнес знакомый голос сзади. - Покажите, пожалуйста, вон тот комплект от Дебюи, да, да, темно-красный.

Я обернулся. Конечно, это была Верба. Татьяна Лозова собственной персоной. Первое лицо в службе ИКС и, как минимум, второе в моей личной биографии.

- Привет, - сказал я просто, как будто мы расстались вчера. - А ты действительно считаешь, что Белке подойдет темно-красный?

- Белке? - искренне удивилась она. - Нет, Белке лучше белый. И это не каламбур, это правда.

Мы говорили между собой по-русски, и продавщица, навострив уши, тут же проявила к нам удвоенный интерес. Это когда-то в Германии отворачивались от русских со вздохом, мол, эти нищие только поглазеть заходят. Теперь-то они хорошо знают, кто у них настоящий покупатель. И мы не собирались разочаровывать девушку. Верба взялась за дело всерьез, я не мешал ей. И мы пересмотрели и перещупали десятка два моделек. К осязательным ощущениям я отнесся с особым вниманием - кому, как ни мне, придется и поглаживать, и потихонечку стаскивать, и даже целовать все это хозяйство. В итоге выбрали весьма достойные образцы, я оплатил оба комплекта, нам их шикарно упаковали, Верба, привстав на цыпочки, чмокнула меня в губы, и мы вышли под дождь.

- Ты давно приехала? - спросил я.

В душе моей творилось черт знает что.

- Сегодня. А какое это имеет значение?

- Не хочу, чтобы Белка узнала.

- Она и не узнает. Пошли ко мне.

- Зачем? - поинтересовался я холодно и настороженно.

Но и в холодности этой, и в настороженности звучала слишком явная нарочитость.

- А ты предпочитаешь разговаривать на улице под дождем?

Верба не отвечала прямо, не уточняла, что именно мы будем делать у нее, только ли разговаривать, все было ясно и так, она уже завела меня. Точнее, я был заведен еще до встречи с ней, а она просто мигом переключила все мои чувства на себя. Она слишком хорошо умела это.

- Но я хотел поехать домой, - последняя вялая попытка сопротивления.

- Ты очень точно выражаешься, писатель. Именно хотел. А теперь уже не хочешь. Пошли, здесь недалеко.

- Ты остановилась в "Бристоле-Кемпинском"?

- Браво! - похвалила она.

- Не слишком-то и трудно было угадать. По-моему, от красивой жизни отказываются только в одном случае - если кончаются деньги.

- Ошибаешься, - сказала Верба. - Жизнь намного сложнее. Даже красивая жизнь, - улыбнулась она этой забавной мысли. - Вот об этом и поговорим.

Но говорить мы начали не сразу, ох, не сразу! Едва преступили порог, Татьяна принялась раздевать меня, я ответил тем же, мы оба тяжело дышали и в какой-то момент, потеряв равновесие, упали на мягкий пушистый ковер, и хотелось кататься по нему вечно, распластываясь, скручиваясь, выгибаясь, замирая и дрожа, смеясь и плача, колотясь в агонии, хотелось раствориться друг в друге и опрокинуть на себя весь мир, заставив его принимать все те же позы, какие придумываем мы, и пусть это не кончается никогда, никогда!..

На самом деле все закончилось очень быстро. Верба, вдоволь накричавшись, нашла спиною диван, запрокинула голову, разметав по покрывалу рыжие пряди, руками по-кошачьи царапая ковер, медленно вытянула ноги, не сводя при этом коленей, и, наконец, открыла глаза. Я сидел на корточках рядом и восторженно наблюдал за ней.

- Какой-то воробьиный секс, - сказала Татьяна, все еще тяжело дыша.

- В каком смысле? - не понял я.

- В смысле, очень быстро.

- Просто мы жутко соскучились друг без друга, - несколько виновато пояснил я.

- Еще бы! - она мечтательно закатила глаза. - Когда мы в последний раз вот так кувыркались с тобою?

- Вот так? - я попытался вспомнить. - Наверно, в девяносто пятом. А потом уже было черт знает что.

- Вот именно: черт знает что, - повторила она с непонятным выражением. - Ты ревновал меня к кому-нибудь?

- Ни разу.

- Молодец. Я тоже. Пошли в душ.

- Ты хочешь продолжить? - удивился я.

- Не знаю, - Верба трогательно пожала плечиками и быстро поднялась.

Пружинистая, спортивная, она казалась удивительно молодой, почти юной в этот момент.

А стоя под тугими теплыми струями вдвоем, мы очень приятно поласкались, но тут же и поняли, что больше всего на свете хотим сесть, покурить и чего-нибудь выпить по чуть-чуть.

Верба натянула свое только что купленное бельишко - эротичное сверх всякой меры, - но тут же и спрятала его под шелковый китайский халат. Для меня тоже халат нашелся, и уже через минуту мы уютно утопали во мшистых креслах и клубах ароматного дыма, а перед каждым из нас зазывно поблескивала янтарная лужица на дне большого пузатого фужера.

- Кажется, - произнес я философски, - жизнь налаживается. Так любит говорить мой друг Олекс Кречет.

- Почему ты вспомнил его? - поинтересовалась Татьяна.

- Не знаю. Звонил ему недавно, спрашивал, что он думает по поводу этой гамбургской истории.

- И что же он тебе поведал?

- Да практически ничего. "Берлинер цайтунг" и та больше рассказала. А Олекс сообщил, что никогда раньше и не слыхал о Семецком. Врет, конечно.

- Разумеется, - улыбнулась Татьяна. - А ты хотел, чтобы он тебе по телефону начал вселенские тайны раскрывать. По этой части у нас только Шактивенанда мастак.