Причём тут менты?!

Но мне не было до него дела! Нам, могучим и бесстрастным эфирным субстанциям, зазорно интересоваться какими-то там говорящими облаками. Я легко перевернулся на живот, получше утвердил на облаке теперь уже оба локтя и отдался созерцанию. Было на что посмотреть. Новые квартиры тем и отличаются от большинства старых, что комнаты в них меньше, а коридоры — шире. В самом широком месте представшего перед моим духовным оком коридора проходил показательный бой: мой далекий земной друг Атас показывал какому-то черноголовому с нунчаками, до чего, собственно, хрупким и беззащитным может оказаться бренное человеческое тело. Теперь я понял, почему он не защитил меня от негодяя с ломиком, почему не спас от преждевременной гибели.

Он был занят. Это его полностью оправдывало. Однако за то время, которое все же понадобилось моей бессмертной субстанции, чтоб освободиться от бренной оболочки и удобно устроиться… а! Вот, вот так! Вот здесь, на этом облаке («ой, бли-и-н!»)… Атас успел провести всю подготовительную работу. Мне выпало наблюдать финальную сцену: низко присев, он выбросил вперед ногу, ткнул ею черноголового по голеностопу. Тот дернулся, и грозно вращавшиеся в его руке нунчаки выбили бетонную пыль из стены. И естественно, потеряли в скорости круговращения. Атас нежно дернул их на себя левой, а правую послал навстречу подбородку черноголового. Голова его дернулась назад, но, поскольку тело восприняло импульс в обратном направлении, произошло единственно возможное: широко расставленные ноги бойца скользнули по паркету вперед и резко оседлали выброшенное им навстречу колено Атаса.

Все было кончено.

— Ку-ку! Есть там кто-нибудь? — позвал Атас, перехватывая поудобней пушку в правой руке.

Почему он не стрелял?

— Вставай, хватит прохлаждаться! Кстати, здорово у тебя получилось! Никогда не думал, что ты так лихо реагируешь! Вставай! — Атас говорил, не оборачиваясь ко мне, он напряженно всматривался вглубь квартиры. И в этом я его понимал: первый с пистолетом, второй с ломиком, третий с нунчаками — только в коридоре! Кто знает, сколько их еще скрывается в глубине квартиры. А бедный Атас остался один, ведь теперь, когда я умер…

— Вставай же, Дима, йог-т!

Нас, призраков, очень легко разозлить. Но едва я собрался своим замогильным голосом дать нечестивцу резкую отповедь о недопустимости обращения вольного с душами умерших, как облако подо мной очередной раз дернулось и все с тем же громовым «бли-ин!» зафонтанировало чем-то горячим и красным.

Я в негодовании вскочил. Златозубый шофер «сьерры» лежал на полу и, блюя кровью, сучил ногами. Но боли в его глазах не было, лишь непонимание сложности текущего момента. «Бли-ин, почему же мне так и не грохнуть тебя, сучонок?» — спросил он. Я схватился за голову. Левой рукой. В правой я до сих пор сжимал ломик.

Голова оказалась на месте. И в ней начала проступать горькая истина: я до сих пор жив, а столь удачно грохнуться на пол смог не из-за собственной сноровки, а лишь потому, что, очнувшись и судорожно задрыгав пятками, златозубый непроизвольно подсек меня под коленку и тем самым помог моей голове избежать неминуемой встречи с ломиком… С ломиком? Да, вот с этим!

— Сейчас-сейчас! — крикнул я Атасу.

Мне необходимо было сделать то, что я сделал. По двум причинам. Во-первых, златозубый мог бы оклематься настолько, чтоб стать препоной на пути справедливости, а во-вторых, подрыгай он еще с минуту ногами, и Атас догадался бы, что я не так уж и «лихо реагирую». Моя правая дважды опустилась I на голову златозубого.

Дважды — потому что я все же очень боялся его убить, и первая попытка вышла робкой и неубедительной. Он только еще раз потребовал блин. И начал дико вращать глазами. Со второй он уснул.

— Вот так вот! — зло резюмировал я над телом почившего — не все коту масленица!

Блин!

И героически присоединился к Атасу.

Только тут я услышал, как тихо стало в квартире. Когда нам открывали дверь, звучала музыка, вместе с ней доносились голоса, перезвон бутылок… Теперь все стихло.

Атас отобрал у меня ломик и взамен сунул мне в руку отобранный у златозубого ствол.

. — Я войду, — ввел он меня в курс, когда мы осторожно приблизились к закрытой двери в комнату, — ты подстрахуй. Ори, маши пушкой, но стреляй в крайнем случае. Лучше в воздух. Не хватало еще подстрелить кого-нибудь из этого ствола. Потом не отмоешься.

Я мельком оценил пушку. Стреляный «Макаров», знакомая техника. Такую крутые подонки любят снимать с милицейских — живых или мертвых. Предохранитель был поднят, я тихонько оттянул затвор. Все в порядке, пуля в стволе!

— Слушай, что-то не получается! — прошептал я Атасу. — Тот в дверях, златозубый, он никак не мог никого умыкнуть в то время! Он — тот самый, помнишь, я наверно, рассказывал, двое в БМВ меня отпустить хотели… как раз в то время, когда девицы в «восьмеру» садились, приблизительно…

— Что же теперь, нам извиниться и уйти?! — зло зашипел он.

И Атас «вошел»! В отличие от двери в комнату Энди, эта открывалась наружу. Что создавало проблемы. Решаемые проблемы.