Причина надеяться

Теперь я действительно ничего не понимаю. Я все испортила? Может, для него это слишком попсово, может, слишком драматично… Может, эта песня не подходит его пабу, все может быть. Но тогда мог бы сказать мне, что сыграть.

Я ведь не плохо спела. Или плохо? Нельзя же растерять весь талант и ничего не заметить, при этом думая, что у тебя хорошо получается. Или можно?

Мне казалось, что получилось даже больше чем хорошо. Замечательно. И искренне. Я глубже погрузилась в песню, прочувствовала ее сердцем сильнее, чем когда-либо прежде.

Почему этот парень просто вышел из зала, пока я ему пела?

Это не должно меня задевать. Я знаю, что хорошо пела. Но… я надеялась, что он тоже будет так думать.

Наконец он все-таки возвращается из задней комнаты и идет ко мне. Одна рука в кармане, другая – на затылке.

Я неловко приподнимаю плечи.

– Сыграть что-нибудь другое?

– Нет. Нет, это было… С ума сойти. Я… Я только не понимаю, что ты делаешь здесь.

Это застало меня врасплох.

– Прохожу прослушивание? До сих пор я думала, что план такой.

– Ты хорошо поешь.

– Спасибо. – На самом деле одного «спасибо» недостаточно. Его слова правда много для меня значат. Впрочем, не хватает еще какого-то «но».

– Но если бы я умел так петь, то давал бы концерты и выступал в больших залах и на стадионах, а не в пабах, о которых никто не знает.

– Никто из больших залов и стадионов не появляется на вокзалах и не просит меня об этом, – небрежно отвечаю я, однако внутренне уже на иголках. Мне известно, что люди говорят после этого. Почти все говорят одно и то же.

– Может, тебе поучаствовать в «Голосе»[20] или вроде того?

В яблочко, Сойер. Прямое попадание.

Я подумаю, хочется сказать мне. Так было бы проще всего свернуть эту тему. Вместо этого я выбираю правду и осмеливаюсь сделать шаг туда, где будет сложно.

– Там я уже была.

Предплечьем он немного сдвигает назад шляпу.

– Что случилось, почему они не захотели тебя брать?

– Они захотели. Я спела Nightingale, как и сейчас. – Но не так хорошо, как сейчас. Тогда я гораздо хуже понимала эту песню, чем сегодня. – Все четверо повернулись.

– Ого. Это можно посмотреть на YouTube или где-то еще?

Вот здесь становится сложно.

– Нет. Я не пришла на встречу с наставником. Это означало, что я выбываю, и они даже не показали мое слепое прослушивание.

– Хм. – Он смотрит на меня. Наверное, не знает, что сказать. Меня трогает, что он беспокоится, как бы не обидеть меня неправильными словами. – Ты нашла что-то получше?

– Не смогла. – Будет лучше, если на этом он остановится.

Сойер шумно выдыхает.

– Тоже хорошо. Даже очень, почти идеально. Цена на твое выступление взлетела бы до небес, если бы ты выиграла в «Голосе».

У меня на губах появляется улыбка. Спасибо, Сойер. Спасибо, что делаешь сложные вещи легче.

– Значит, песня тебя не отпугнула?

Он на секунду поднимает на меня взгляд, словно не понимает, что я имею в виду. Потом смеется, качает головой и смотрит на клавиши рояля.

– Нет. Просто… телефон зазвонил.

– Телефон. – Я всегда глубоко сконцентрирована, когда пою. Но тем не менее со слухом у меня все отлично. Ни одному из своих чувств я не доверяю больше, чем слуху.

– Да, – тянет он так убедительно, что я почти на сто процентов уверена, что он, во-первых, говорит неправду, а во-вторых, хочет, чтобы я это поняла. – Телефон.

– И кто звонил?

– Абонент недоступен.

На этот раз я не могу сдержать настоящий смех. В этом виновата его открытая улыбка; эти искорки, из-за которых его глаза кажутся одновременно и зелеными, и карими, и золотыми; и смутное подозрение, почему он на самом деле вышел из зала. Там, где сбоку его рыжевато-русые волосы выглядывают из-под шляпы, видно, что они мокрые. А раньше не были. Также частично закатанные рукава, нижние края которых потемнели, указывают на то, что в задней комнате он быстро плеснул воды себе в лицо. Влажная ткань частично обнажает татуировки у него на предплечьях: справа – темно-красная змея, а слева – разноцветный зимородок, который расправил крылья и слетает с ветки. Потрясающая работа, они обе выполнены в акварельном стиле, скорее всего одним и тем же тату-мастером. Картинки выглядят почти трехмерными, а главное, зимородок идеально гармонирует с венами и сухожилиями под кожей. Мне чуть ли не силой приходится заставить себя отвести от них взгляд.

Вдобавок ко всему этот еще только что такой абсолютно уверенный в себе Сойер Ричардсон теперь будто… занервничал. Что не мешает ему и дальше улыбаться. А от этого, в свою очередь, у меня сердце уходит в пятки.

Извините, но где учат так улыбаться? Как он может так обезоруживающе честно признаваться в своем смущении, похоже совершенно об этом не беспокоясь? Выглядит так, будто он наслаждается этим волнением.

Во время прослушивания я расслабилась. У меня уже много лет не возникало проблем с боязнью сцены, и даже спустя столько времени они не вернулись. Однако сейчас покалывает в животе, словно я стою перед многочисленной публикой, полностью состоящей из людей, чье мнение для меня очень важно. А мы ведь здесь совсем одни.