Причина надеяться

– Точно. – Мы оба знаем, что это ложь. Но сегодня остановимся на этом, потому что это не мой день. – А у тебя?

– Все супер. Я же тебе рассказывал.

Да, он не устает подчеркивать, что с учебой все замечательно и работа у него отличная.

– А Алек? – шепчу я. – Он оставил тебя в покое?

От одного лишь имени волоски у меня на затылке встают дыбом.

– Я ведь дал тебе клятву: мы больше не поддерживаем связь. Он забыл, что я существую.

Мне бы тоже очень хотелось забыть о существовании Алека, но не получится. Я слишком хорошо помню, что он сделал, и не могу исключать, что он способен и на худшее. А главное, он обо мне явно не забудет.

– Хейл. – Отец – единственный человек, кто до сих пор так меня называет. А еще он единственный, кто недостаточно хорошо знал ба, чтобы понимать: сегодня нельзя появляться в черном. Рядом с матерью, Лейном и многочисленными близкими подругами и друзьями бабули, которые все одеты в яркие цвета, он в своем костюме выглядит как инородное тело. К моему сожалению. Потому что он не посторонний и не стал им даже после того, как расстался с мамой. Родителям до сих пор удается то, что многие считают невозможным: они развелись и тем не менее остались лучшими друзьями, пусть и видятся очень редко, после того как папа переехал в Шеффилд.

Папа невероятно похож на Лейна: долговязый и темноволосый, только на голову ниже собственного сына. Он из парней типа Майкла Джей Фокса[6], которые никогда не выглядят по-настоящему взрослыми, а потом за одну ночь превращаются из мальчиков в стариков. Пока еще он мальчик, хотя сегодня морщины скорби на лице заметно прибавляют ему лет.

– Хорошо, что ты здесь, родная. – Он прижимает меня к груди и шепчет: – Ты нужна Джунипер. Не знаю, что еще сказать, чтобы ее утешить.

Я сдерживаюсь, чтобы не бросить взгляд на маму, которая тем временем здоровается с пожилой супружеской парой. Внешне она собранна, но я ведь ее знаю: снаружи она всегда притворяется сильной, даже если внутри все совсем по-другому. Увы, я абсолютно не представляю, как конкретно я могу ей помочь.

– Ты наверняка сам все видел, – еле слышно отвечаю отцу. – Между нами не все так радужно.

– Сейчас она не думает об этом дерьме.

Это дерьмо. Он всегда так это называет.

Это дерьмо, которое на самом деле является моей жизнью.

Высвободившись из его объятий, я прячу ледяные руки в карманы куртки. Костяшки задевают что-то, пальцы ощупывают, и я сжимаю в ладони спичечный коробок, прежде чем вообще вспоминаю, как он туда попал. Кто мне его дал. И из-за чего.

Этот Сойер Ричардсон хочет, чтобы я спела в его пабе, не из жалости и не потому, что считает себя обязанным мне помочь. А потому, что я делаю это хорошо. Потому что мне, – по крайней мере, когда я пою, по крайней мере, когда я Хейл, – вероятно, еще есть что дать людям.

Возможно, папа прав, и маме я тоже могу что-то дать. Во всяком случае, я на это надеюсь, и не только из-за того, что хочу ее поддержать. Но и из-за того, что мечтаю о большей поддержке от нее. Глубоко вздохнув, я киваю.

Он улыбается мне и гладит по руке.

– Как думаешь, у тебя получится спеть ту песню? Я даже представить не могу, как это, должно быть, тяжело, но это очень много будет значить для Джунипер.

– Для всех нас, – тихо поправляю я. – Для мамы, бабули… и для меня это тоже будет много значить. – Чуть больше часа назад я могла бы максимум пообещать ему, что попробую. Но сейчас знаю, что у меня получится.

Я хочу спеть эту песню не только для ба. Я буду петь.

Часть 2

Какое нам дело, что снег в Минче белый?
Что нам, парни, непогода, ветра?
Пока мы знаем, что любая заря
Приблизит нас к дому, к Мингалею.

Хи-я-хей, парни, вперед, быстрей, парни!

Смотрите смелей на бури морей.
Хи-я-хей, парни, вперед, быстрей, парни!
Плывите скорей домой в Мингалей.

Отрывок из песни Mingulay Boat Song,

традиционная песня моряков – шанти,

Автор: сэр Хью С. Робертон

Сойер Шесть недель спустя

– Два таких же крафтовых пива и еще один Steel Bonnet[7] для меня. – Этот парень так орет через стойку, как будто в пабе не слышно собственный голос. При этом музыка из колонок играет довольно тихо, а посетители, которые занимают всего примерно половину столиков, особо не шумят. Только Саймон гремит кастрюлями и сковородками на кухне за баром, пока готовит последние блюда этим вечером, и через разные промежутки времени высказывает рыбе, супу и лабскаусу[8] все, что он о них думает. Удивительно, но, несмотря на это, все, что он отправляет затем из кухни, оказывается очень даже вкусным. Очевидно, на еду орать полезно. А мне этого достаточно. – И один Bonnet для тебя, хозяин.