Причина остаться

Нас сажают за милый столик у стены с видом на кухню. После того как мы снимаем куртки, я с облегчением отмечаю, что Седрик промок хотя бы не насквозь. На нем небрежно расстегнутая рубашка с короткими рукавами поверх узкой черной футболки. Его взгляд скользит по моим оголенным плечам, и он незаметно облизывает внутреннюю часть нижней губы, а я про себя благодарю Оливию, которая отныне будет выбирать мне всю одежду – каждый божий день.

Официант интересуется, что я буду пить, советует хорошее вино, но ни разу не спрашивает Седрика. Я выбираю вишневый шорле[27], все-таки Гомер стоит неподалеку.

– Так как ты, очевидно, часто тут бываешь, наверняка можешь что-нибудь порекомендовать? – Я тянусь за меню, но Седрик кладет на него ладонь, прямо рядом с моей.

– Ты смелая, Билли?

Мне удается ответить на вызывающую улыбку, пускай это и далось мне не очень-то легко.

– Довольно-таки.

– Насколько смелая?

– Я человек, который приехал в этот город с двумя чемоданами и одной коробкой, двадцатью фунтами на счету и шестью в кармане. Еще вопросы по поводу моей смелости?

– Нет, зато вместо них возникла сотня других. Но что касается нашей еды, я узнал достаточно.

Официант уже возвращается с напитками, Седрику он приносит стильную бутылку воды без газа. Его лицо озаряется, когда Седрик просит:

– Принеси нам то, что посчитаешь лучшим, Том.

И он тут же вновь исчезает.

– Итак, – говорит Седрик, наливает себе воды в стакан и поднимает его. – А теперь не позволяй мне больше болтать о черноморских плевробрахиях и веслоногих – или можешь просто сходить на лекцию в университете, и тебе не придется со мной ужинать.

Я почти готова признаться, что пойду на любую лекцию, которую он будет читать, по одной простой причине. У него получается делать то, о чем мечтаю я сама: пробуждать в людях интерес к новым темам, которые в результате захватывают их так, как прежде они и представить себе не могли.

Я слегка чокаюсь с ним своим бокалом:

– С чего бы это вдруг?

– Ты уже получила ответ по результатам собеседования?

– Нет. Если честно, я жду только отказа.

– Значит, целенаправленная пессимистка, – заключает он, и я вопросительно выгибаю брови.

– Ты настраиваешься на самое плохое, чтобы реальность впоследствии оказалась не такой горькой и ты не разочаровалась.

– Какой курс ты бросил? Психологию?

Он смеется:

– Нет. Не его. Так я близок к правде?

Да.

– Нет. – Да. – Может, немного.

– Почему ты хочешь работать именно в музее? – любопытствует он, и мне кажется, что наше не-узнавание-друг-друга-поближе терпит драматический крах. Вот и славно.

– Я просто хотела этого… всегда. В детстве девочки из моего класса мечтали быть наездницами, ветеринарами или принцессами. Ну а я хотела стать гидом в музее. Остальные со временем постепенно понимали, что верховой ездой денег не заработаешь, ветеринару приходится усыплять милых собачек, а принцесс терроризирует пресса. Я тоже все больше узнавала о своей любимой профессии. Но просто-напросто не могла перестать о ней мечтать. Возможно, лишь потому, – замешкавшись, я тем не менее договариваю, – что не могла это осуществить.

Седрик не выглядит нервным. Но как будто с трудом удерживает руки неподвижными.

– Родители тебя не поддерживали?

– Мама поддерживала, но родители расстались вскоре после моего рождения, и большую часть времени я жила с отцом. Хотя бабушка постоянно присылала мне книги о динозаврах, часто даже по одной в неделю.

Воспоминание отзывается болью, так как по этим книгам я тогда и сообразила, что бабушка больна. Она ни с того ни с сего отправляла их по два и три раза и все отрицала, когда я спрашивала ее об этом по телефону. Чуть позже мама переехала к бабушке в Бразилию, чтобы заботиться о ней. Как ни странно, я помню, что Нанна уговаривала меня тоже приехать. Я спросила разрешения у отца, а он отреагировал самым невероятным образом. Он заплакал. Поэтому я осталась, ведь для меня было логично: у мамы сейчас есть Нанна, а у Нанны – мама. У папы не останется никого, если и я уеду.

Официант приносит нам хлеб, тем самым вырывая меня из размышлений. Я сосредоточиваюсь на Седрике, потому что хочу находиться здесь, а не где-то среди старых воспоминаний.

Седрик отрывает кусок хлеба.

– Каково было перебраться сюда с Гомером, двумя чемоданами и двадцатью шестью фунтами? Как ты справилась? – Он осекается. – Или это чересчур личное?

– Да нет, – отвечаю я, – иначе я бы не рассказывала. Я тогда искала работу и поняла, что Ирландия и Шотландия слишком дорогие для моих нужд. Сбережения – звучит так, словно раньше у меня водились деньги, но их было всего на пару фунтов больше – закончились, и на тот момент я уже дня два спала в машине.

– Вау. Извини, но… внешне ты не отличаешься от женщин, у которых случается трагедия, если отель не кладет в кровать минимум пять подушек и от банного халата не пахнет духами. А ты спала в этом коры… в этой машине? И ты не боялась?

Постоянно. Но не одиночества или ноющей от напряжения шеи.

– Я всегда парковалась в местах, где никого не было. Чего мне бояться?

Он не отвечает.