Причуда. В 16:50 от Паддингтона. Испытание невиновностью

Могила миссис Аргайл содержалась в идеальном порядке. Она представляла собой квадратный мраморный цоколь, засыпанный гранитным щебнем, с возвышающимся у изголовья большим гранитным крестом.

Перехватив поудобнее букет гвоздик, Тина наклонилась и перечитала надпись:

«В память Рейчел Луизы Аргайл, покинувшей этот мир 9-го ноября 1956»

И снизу — стих:

«Встанут дети ее и превознесут ее»[261]

В этот момент сзади раздались шаги. Тина вздрогнула и повернула голову.

— Микки!

— Я увидел твою машину. И пошел следом за тобой. То есть я и сам сюда шел.

— Ты шел сюда? Зачем?

— Сам не знаю. Наверно, попрощаться.

— Попрощаться… с нею?

Он кивнул.

— Да. Я согласился на эту должность в нефтяной компании, про которую тебе рассказывал. Уезжаю через три недели.

— И пришел попрощаться с мамой?

— Да. Поблагодарить, ну и… попросить прощения.

— За что, Микки?

— Совсем не за то, что я убил ее, если ты на это намекаешь. А ты, Тина, так все время и думала, что убийца — я?

— Я была не совсем уверена.

— И сейчас тоже не уверена, правда? Даже если я поклянусь, что не убивал, это тебя все равно не убедит?

— За что ты хочешь просить прощения, Микки?

— Она очень много для меня сделала, — медленно произнес Микки. — А я только злился, как бы она ни старалась мне угодить. Ни разу не сказал ей Доброго слова, не взглянул с любовью. Даже просто «спасибо» ни разу не сказал. И теперь сожалею об этом. Вот и все.

— Когда ты перестал на нее злиться? Уже после того, как она умерла?

— Д-да, наверно.

— Ты злился не на нее, Микки.

— Похоже, что так. Ты права. Я злился на свою родную мать. Потому что любил ее. Я любил ее, а ей было на меня наплевать.

— А теперь это тебя больше не мучает?

— Нет. Видно, она ничего не могла с собой поделать. Такой уж она уродилась. Веселой и легкомысленной. И обожала мужчин и выпивку, была ласкова со своими детьми — под настроение, конечно. И обижать их тоже никому не позволяла. Ну не любила она меня, ну и что? А я все эти годы не желал с этим примириться. Но теперь примирился. — Он протянул к Тине руку. — Дай мне одну гвоздику, ладно? — Взяв цветок, он наклонился и положил его у подножия креста. — Вот, мама, — проговорил он вслух. — Я был тебе никудышным сыном… да и ты, я думаю, была не самой лучшей матерью. Но ты старалась все сделать как можно лучше. — Он оглянулся на Тину. — Как по-твоему, годится такое извинение?

— Я думаю, да, — ответила Тина и положила на могилу остальные гвоздики.

— Ты часто приносишь сюда цветы?

— Раз в году.

— Крошка Тина, — улыбнулся Микки.

Они пошли вместе назад.

— Я не убивал ее, Тина, — сказал Микки. — Клянусь тебе. Я хочу, чтобы ты мне поверила.

— Я была там в тот вечер.

Микки резко обернулся.

— Ты была там? В «Солнечном мысе»?

— Да. Я надумала сменить работу и приехала посоветоваться с отцом и мамой.

— Ну и?.. Рассказывай дальше.

Но Тина молчала. Тогда он сдавил ей локоть.

— Рассказывай дальше, Тина. Ты должна мне все рассказать.

— Я до сих пор никому не говорила.

— Так что же было? Давай выкладывай. Хватит отмалчиваться.

— В общем, я приехала туда. Остановила машину не доезжая до ворот, знаешь, там есть широкое место, где легче развернуться?

Микки кивнул.

— Вылезла из машины и пошла к дому. Откровенно говоря, я немного робела. Сам знаешь, как трудно бывало разговаривать с мамой. Она всегда считала, что знает лучше нас, что нам нужно. Я обдумывала, как бы получше все изложить. Дошла до дома, потом обратно до машины, потом снова до дома. Все обдумывала предстоящий разговор.

— А который был час? — спросил Микки.

— Не знаю. Не помню уже. Я… я как-то не замечаю, который когда час.

— Да, дорогая, я знаю, — сказал Микки. — Ты всегда с таким великолепным безразличием относишься ко времени.

— Я прошла к деревьям у ворот, а походка у меня тихая, — продолжала Тина.

— Ну да, ты ходишь по-кошачьи. Ты же кошечка, — нежно вставил Микки.

— И вдруг услышала их.

— Кого?

— Двое разговаривали шепотом.

— И что? — Микки весь напрягся. — Что они говорили?

— Они говорили… Один сказал: «Между семью и половиной восьмого. В этот промежуток. Запомни и ничего не спутай. Между семью и половиной восьмого». А второй ответил: «Можешь на меня положиться». Тогда первый сказал: «И после этого, душенька, все замечательно устроится».

Тина умолкла. Чуть погодя Микки спросил:

— Ну и почему ты это скрыла?

— Потому что я не знала… Не знала, кто это говорил.

— А чей голос сказал, что все устроится, мужской или женский?

— Не знаю, — вздохнула Тина. — Когда разговаривают шепотом, голоса ведь не слышно. Слышно просто… шепот. Я думаю… естественно, я думаю, что это были мужчина и женщина, судя по тому…

— Судя по тому, что они говорили?

— Да. Но кто… я не знаю.

— Ты подумала, что это, наверно, отец и Гвенда?

— Могли быть они, разве нет? Тогда бы это означало, что Гвенда должна была уйти, а потом — между семью и половиной восьмого — вернуться, или что Гвенда договаривается с папой, чтобы он между семью и половиной восьмого спустился вниз.