Молодая жена помахала мне ручкой спустя год, освободив предварительно тайком закрома материального благополучия от остатков роскоши. Я запоздало понял, что потерял самое дорогое: жену, детей, настоящее, будущее. Вика не подпускает меня, ни к себе, ни к детям. Видите, в окнах не горит свет. Где она сейчас, с кем?
— Ты что, брат, ревнуешь, — опешил я, — будь мужиком, разберись сначала в себе. Вникни в суть безрассудного поступка, хоть теперь прояви благородство. Повинись перед ней, не требуя чего-либо определённого взамен, или отпусти. У неё своя жизнь, у тебя своя. Каждый имеет право на счастье.
— Я тоже… имею право. Наверно. Даже приговорённому к смерти дают последнее слово, — возбудился вдруг страдалец, и тут же сник, — Вика, она такая ранимая, такая чувствительная. Что я натворил!
— У неё кто-то есть? Нет! Тогда жди. Рано или поздно она обязательно оттает. Если почувствует, что ты созрел для серьёзных отношений. Одиночество невыносимо, по себе знаю. Женщине просто необходимо на кого-то опереться.
— Я тоже так думал. Нет. Она не может простить… предательство.
— Жизнь продолжается. Если всё настолько сложно — ищи альтернативу.
— Её не существует.
— Я таксист, не психиатр. Могу, если хочешь, поговорить с твоей бывшей. Убеждать, разъяснять — одна из особенностей моей профессии.
— Господи, они идут, во-о-он, видишь.
— Подойди.
— Много раз пробовал. Напрасно.
— Любой путь начинается с первого шага. Пробуй ещё. Сколько потребуется — столько и пробуй.
— Не уезжай, — попросил мужчина, открывая дверь, — попытаюсь ещё раз.
— Вика, — окликнул он, — позволь пообщаться с детьми. Они ведь и мои тоже.
— Прежде ты так не думал.
— Это не так. Прости. Мы могли бы…
— Мы-ы-ы! Дети, хотите поговорить с папой? Нет, они не хотят. Отвыкли… от пап.
— А ты!
— Что я!
— Хочешь… поговорить?
— О чём, всё сказано… ещё в прошлой жизни!
— Конечно же, о нас. Вы — самое дорогое, что случилось в моей жизни. Давай попробуем…
— Пробуют, мужчина, мороженое. Осторожно. Можно простудиться, заморозить горло. Ты — предатель. Жить и оглядываться, бояться выстрела в спину… та ещё перспектива. С детьми обещаю поговорить. Завтра. Попробую убедить, что родителей не выбирают. Про нас… про меня… забудь.
— Как же так! Даже преступнику дают шанс.
— Взрослый человек не способен измениться. Мы пошли, дети хотят спать. Читай стихи про любовь… перед сном. Может быть, хоть что-то поймёшь.
Ты обрёк нас на страдания, потому, что был счастлив. Когда стало плохо самому — опять пришёл поделиться несчастьем. Щедро, ничего не скажешь. Я не держу зла, давно простила. Разговаривала с выдуманным тобой в полудрёме переживаний, доказывала чего-то, спорила ночи напролёт, надеялась, что одумаешься.
Не услышал. Знаешь почему! Не до меня, не до нас было. Молодое вино — напиток коварный. Пока пьёшь — жизни радуешься, а наутро похмелье. Проспись… и всё пройдёт.
— Ты тоже приходишь ко мне ночами. Я понял, что люблю только вас.
— Замечательное наблюдение. Если ты такой чувствительный — встретимся во сне.
— Не помирились, — понял я, — разбивать проще, чем склеивать. И всё же… она дала тебе надежду.
— Прогнала, — посетовал пассажир сев в машину, — даже слушать не стала.
— Не скажи. Вдумайся. Обещала поговорить с детьми. Это раз. Простила. Это два. Сказала, что выход можно поискать в стихах, прочитанных перед сном. Это три. И самое важное, заметь — разрешила присниться. Выше голову, старина, ты на верном пути!
— Ничего подобного не заметил. Какой прок в стихах, если разрушена сама жизнь?
— Я не знаток поэзии, но стихи, особенно философские, со смыслом, люблю. Например, это —
— Бессмысленная красивость, в которой нет, ни ответа, ни даже намёка на способ реабилитироваться.