Причуды богов

Юлия даже подскочила на постели, вспомнив эту фамилию. Ее отец был здесь?! Был, не зная, что его дочь в это время пляшет с цыганами в подвале? Ах, как жестока, жестока судьба! Почему отец не осмотрел это подлое место от крыши до подвала – тогда он нашел бы, нашел дочь! Слезы хлынули из глаз, но следующие слова Баро высушили их мгновенно.

– Я так и вижу твои глупые и подлые мыслишки, – передразнил он графиню, и ее лицо сжалось в кулачок от ненависти. – Мол, ты предъявишь эту девчонку русским – и тебя не тронут! Что ж ты не показала ее отцу, когда он спускался в подвал, когда он говорил со Стэфкой и со мной, когда мы клялись самыми страшными клятвами, что ты укрыла нас, несчастных, сирых цыган, от жестоких поляков, внезапно налетевших на Бэз и уничтоживших русский отряд?

– Да ты еще глупее, чем я думала! – уничтожающим тоном проговорила Эльжбета, и черты ее лица вернулись на место, вновь приобретя привычное выражение холодного презрения ко всему на свете. – Вообрази-ка, что сделал бы с тобой Аргамаков, узнав свою дочь в полусумасшедшей девке с крашеными волосами и услышав ее россказни, которыми она всем уши в подвале прожужжала: про статую молодого красавца, которая оживает ночью и предается безумной страсти с первой попавшейся женщиной? А потом бы он поглядел на эту статую, – Эльжбета резко отдернула штору, – узнал бы в ней тебя на двадцать лет моложе, сложил бы два и два… и получил бы не пять, как ты надеялся своим куцым умишком, а именно четыре! Тогда твоя голова и минуты не удержалась бы на плечах. А теперь…

Она умолкла, задумчиво глядя в стену, и молчала так долго, что Баро не выдержал:

– Да что теперь-то?!

Юлия взглянула в его лицо – и была поражена. Куда девался самоуверенный, разнузданный барон? Этот немолодой испуганный цыган с полуседой растрепанной бородою, набрякшими подглазьями, багровыми щеками, неужто он – тот самый Баро, который входил в подвал, полный на все готовых молоденьких красавиц, с видом султана, идущего в свой покорный гарем? Не иначе все они тоже были одурманены зулою, да и Эльжбета, если и вправду это она изваяна с ним рядом во второй нише! Но, наверное, это было давным-давно…

– Это было давным-давно, – словно эхо, отозвалась Эльжбета, и в глазах ее, устремленных на Баро, вспыхнула жалость. – И я любила тебя, так любила… Я вышла за тебя замуж тайно, я бросила бы все и ушла бы с тобой в лес, в степь, я жила бы с тобой в кибитке – и ежеминутно благодарила бы Бога за это счастье! Но ты не велел! Ты знал: случись такое – и я потеряю наследство покойного мужа, и старый граф, отец его, который еще жив, лучше завещает деньги монастырю, но только не графине-цыганке. Ты ничего не хотел терять! Ты хотел ездить со мною в Италию и жить там годами, изображая из себя польского магната, но так же ты хотел иногда возвращаться в табор, чувствовать себя вольным цыганом. Я принесла табору столько денег, что ты стал Баро – вожаком. Теперь вся власть была твоя, все женщины твои, весь мир твой. А зимою ты возвращался вместе со своими девками в Бэз, и я лизала тебе колени – так, кажется, ты это назвал? – вдруг сорвалась на истерический визг Эльжбета. – Я лизала тебе колени, умоляла о любви, о ласке, будто собачонка! Я, графиня Чарторыйская, твоя жена, вся вина которой была в том, что она не смогла родить тебе сыновей!

– Да, Петра и Чеслава родила мне Стэфания, – с отзвуком прежней спеси в голосе произнес Баро, и Юлия вновь мысленно ахнула: «Стэфания? Стэфка, эта толстая цыганка, мать его детей, приводила к нему девок в постель? Ну и нравы, скажу я вам!»

Страшный грохот прервал ее мысли, она едва не свалилась с кровати. Баро замер, воздев руки…

Это был выстрел. Из дула пистолета сочился дымок. Облачко дыма реяло вокруг статуи голого Баро… вернее, того, что от нее осталось. А осталось совсем мало: голова, плечи, торс разлетелись вдребезги. Меж полусогнутых ног вызывающе торчало орудие удовольствия, и это было так смешно, что Юлия зашлась в истерических повизгиваниях, ну а Эльжбета хохотала во весь голос.

Баро же чуть не плакал. Поднимал с полу меленькие осколки своей былой, юной красоты и бормотал:

– Будь ты проклята, Эльжбета! Будь ты проклята!

На мгновение Юлии показалось, что второй пистолет графиня сейчас разрядит не в статую, а уже в оригинал, но та лишь коротко, сухо рассмеялась:

– Я и это прощу тебе, Тодор. И это… Как и все остальное. Да, я хочу проститься с тобою навеки – но с живым. Моя душа должна очиститься от тебя: от жизни твоей, от смерти… И если ты погибнешь, то сам, уже без меня. Один! Я же сделаю все, чтобы ты ушел отсюда в полной безопасности, и твоим драгоценным пропуском будет эта девчонка. Ты отвезешь ее к отцу: его имя станет охранной грамотой при встрече с любым русским отрядом. Ну а от поляков тебя защитит мое имя.

Лицо Баро прояснилось, хотя в глазах еще осталось недоверие:

– Можно ли верить тебе, Эльжбета, после того, что ты наговорила мне сегодня?