Приданое для Анжелики

Мария-Анна равнодушно наблюдала за происходящим. Главной папки здесь давно уже не было. Она зарыла ее в роще. Не особо интересовали ее и обвинения. Прочтя письма Антуана, женщина ясно увидела главное. Бывших откупщиков собирались не судить, а уничтожить. Аудиторы из бывших уголовников провалились в каждом пункте. Мария-Анна уже не понимала, что пугало ее больше: их наглость или невежество.

Лавуазье вменяли в вину добавку в табак четырнадцати процентов воды и не видели, что на выходе его влажность составляет не более двух с половиной процентов. Сильнее высушить лист сумел бы разве что Господь Бог. Ему приписывали присвоение каких-то процентов и умудрялись путать номера договоров, происхождение сумм и простейшие финансовые термины. Дюпен, самый толковый из аудиторов, так и не сумел опровергнуть одиннадцать доводов Антуана, не оставляющих от обвинения живого места.

Тогда революционеры начали давить на другое. Они заботились об улучшении общественной морали, говорили о важности демонстрации республиканских взглядов и ненависти к королям.

Когда ученые друзья Лавуазье обратились к властям с просьбой освободить его, их просто не стали слушать. В результате Антуан вместе со всеми остальными людьми, арестованными по этому делу, жил в зарешеченном доме откупа, спал на матрасе, брошенном на пол, и готовился к защите в суде. Хотя…

Мария-Анна узнала, что в сейфе Антуана, стоявшем в академии, лежали пятьдесят миллионов ливров. Это в то самое время, когда он прятался там от правосудия! Она пришла в бешенство. Любой человек в его ситуации взял бы эти деньги, купил всех сверху донизу, забрал жену, ее сына и отца. Уже через неделю он жил бы в своем доме на какой-нибудь богом забытой Корсике и спокойно занимался тем, чем нравится, — хоть наукой, хоть местными прелестницами.

Впрочем, у комиссаров не было иллюзий насчет мира, который они создали.

Собственно, уже в начале декабря Аббат увидел, что победил. Республиканские войска взяли мятежный Тулон, поставили жирную финальную точку на Вандее, переименовали Марсель в «Город-Без-Имени». Даже на западном фронте все шло правильно. Гош тихо и неспешно очищал города Нижнего Рейна, а герцог Брауншвейгский старательно делал вид, что его это не касается.

Революционеры грабили и главный центр оппозиции — богатейший Бордо. Аббат прекрасно знал, что никаких репрессий там нет, а комиссары жадно обогащаются. Вчерашним рабочим и клеркам не хватало кругозора, чтобы понять, что такие деньги спрятать невозможно. Они знали, что нужны, пока полезны, но, видимо, искренне полагали, что будут таковыми всегда.

Между тем время подведения итогов приближалось. Аббату теперь не хватало лишь одного элемента — бумаг из пакета номер четыре.

Введение их в действие, обусловленное некоторыми уступками должников, радикально меняло расстановку сил. Республика обретала совершенно иные границы. Вариантов создания очередной Новой Франции было множество, но самым актуальным предусматривалось присоединение Польши, Швеции, а затем и всей Балтики. Хорошо вписывался в планы и Босфор вместе со всей Османской империей. Ни Пруссия, ни Австрия помешать этому уже не успевали.

«Где же ты, Анжелика Беро?»

Аббат бросил на ее поиски всех своих агентов. Он дал им задание проверить все новые документы, выданные гражданам. Неважно, на чье имя и по какой причине они выписаны. Порты и границы были перекрыты, и поимка девчонки не могла занять больше месяца-двух.

Адриан перешел границу с Испанией ночью, без всяких трудностей. Куда как больше проблем у него было, пока он туда добирался. Впрочем, все решало золото, купленное им на ассигнаты у тех самых рисковых граждан Бордо, что некогда помешали ему выгрузить табак. Помнить зло им было недосуг, хороший обменный курс на весах добра и зла значил куда больше.

В Испании оказалось еще лучше. Стоило Адриану достать золотой мараведи, и местные жандармы расплывались в улыбках и рассыпались в любезностях. Нет, во Франции Адриан попусту золотом не козырял. Здесь же здоровая финансовая система скорее побуждала всех обслужить иностранца, чем ограбить его.

Чуть сложнее оказалось в Мадриде. В этом огромном городе проживало множество людей с фамилией Кабаррюс. Лишь когда Адриан додумался объяснить, что ему нужен тот единственный Кабаррюс, который два года отсидел в королевской тюрьме, ему сразу указали адрес.

Уже через час он вошел в кабинет сеньора Франсиско. Еще через минуту Кабаррюс объявил секретарю, что его нет ни для кого.

— Как там моя дочь?!

— Организовала бюро помилований, — ответил Адриан. — Помогает горожанам откупиться от гильотины.

— Святая Мадонна! — Банкир поморщился. — И ведь не вытащишь ее теперь оттуда. А Девин? Мой внук не болеет?

Если честно, Адриан этого не знал.

— Нет, с ним все в порядке.

Банкир замялся. Было видно, что ему до смерти хочется поговорить о дочери и внуке, но многолетняя выучка брала свое. Если пришел гость, то с каким-либо делом, о котором и надо говорить. Едва Адриан положил перед ним полный список векселей, Кабаррюс забыл обо всем — и о дочери, и о внуке.