Приди в мои сны

И Настя примерила: и шелковое, и шерстяное, и еще муаровое, и шляпки, сшитые по последней парижской моде. Были еще перчатки, белье и прочие дамские мелочи. Каждую мадам Ладинская нахваливала и каждую придирчиво изучала Ксения, которая пустым речам не верила, а крепость петель с пуговицами и надежность строчек проверяла очень внимательно. Не понравилась ей лишь одна пара перчаток, в которых горничная углядела крошечную дырочку, а вот все остальное было признано годным.

– Годно! – возмущенно басила мадам Ладинская. – Великолепно, а не годно, глупая ты женщина!

– Может, и глупая, а только белошвейкой три года в ателье самой Синицкой проработала.

Наверное, Ксения сказала что-то особенное, непонятное простому смертному, но понятное мадам Ладинской, потому что хозяйка тут же перестала возмущаться и спорить, но лишь затем, чтобы попытаться переманить Ксению к себе. Она обещала золотые горы, и Настя вдруг испугалась, что молодая женщина согласится. Зачем ей ехать с крошечным Венечкой на край земли, когда можно хорошо устроиться под крылом предприимчивой и вполне сносной мадам Ладинской? Но Ксения соблазнам не поддалась, сказала строго:

– Я Анастасии Алексеевне по гроб жизни обязана. Она меня в беде не бросила, с дитем малым приютила, и я ее не брошу.

Этого оказалось достаточно, чтобы мадам Ладинская перестала настаивать, но тут же вспомнила, что у нее есть чудеснейшая, тончайшей работы ночная сорочка.

Из магазина Настя с Ксенией вышли через несколько часов, уставшие, но довольные, нагруженные коробками с обновками, только сейчас вспомнив об ожидающих их мужчинах. Настя вспомнила первой и застонала от неловкости. Как можно было заставлять людей столько ждать! Тем более мужчин… Папа ненавидел дамские салоны и наотрез отказывался сопровождать маму и Настю.

– Вы уж, дорогие мои, сами, – говорил он, виновато прячась за утренней газетой, а я тут… по хозяйству…

Так то родной, любящий отец, а тут случайный попутчик…

– Ксения, где они? – спросила Настя шепотом.

– Лежат, Анастасия Алексеевна.

– Как лежат?

– А вот туточки, под деревом на травке. Трофим Изотович, кажется, уснул, умаялся, верно. А Виктор Андреевич встает, рукой нам машет.

– Злой?

– Отчего же злой? Обыкновенный. Надо будет у них одежу забрать да на ночь постирать, а то…

Ее оборвал радостный лай: Теодор заприметил новую хозяйку, а Настя вдруг решила, что щенка никому не отдаст, даже Виктору Андреевичу. Ей он нужнее. А Тео тем временем уже вскочил к ней на руки, лизнул в щеку, а потом в нос, и Настя рассмеялась, уворачиваясь от щенячьих ласк.

– Теодор, фу! – Ксения пыталась забрать щенка, но Настя не давала. Спавший все это время Венечка проснулся, но не заплакал, а радостно загулил.

– А у вас тут весело! – Настя и не услышала, как подошел Виктор Андреевич. Стало вдруг неловко от такого вот ребячества.

– Простите, что заставили вас так долго ждать, – проговорила она церемонно и опустила Тео на землю.

– Ничего, мы провели это время с пользой. Вы, как я погляжу, тоже. – Глядел он наверняка на небрежно брошенные на землю покупки. Будет теперь считать ее легкомысленной кокеткой. И ведь не станешь же объяснять, что тут только самое необходимое. Да и зачем что-то объяснять едва знакомому человеку?

Наверное, что-то изменилось в Настином лице, потому что Виктор Андреевич вдруг взял ее за руку, спросил:

– С вами все хорошо?

– Все замечательно. – Она убрала руку, отступила на шаг, едва не сшибив Тео. – Все просто великолепно.

– А у меня для вас подарок. Вернее, не совсем подарок, а так… безделица. Мы с Трофимом пока вас дожидались, прогулялись по улице, и я нашел для вас трость.

В Настину ладонь легла теплая, гладкая на ощупь рукоять.

– Ваша ведь сгорела, а эта, пусть и не такая изящная, но тонкая и легкая. Даже удивительно, что в здешней глуши нашлась такая удивительная вещица.

– Вы бы видели, Виктор Андреевич, какие вещицы нашлись в магазине мадам Ладинской.

Настя пробежалась пальцами по всей длине трости, нащупала тонкий, растительный, кажется, узор. Трость в самом деле была и легкой, и тонкой, и, хочется верить, удобной. Получалось нечестно, Виктор Андреевич ее спасал, подарки дарил, а ей и отдариваться нечем. Или есть чем? Трофим, помнится, сказал, что вместе с деньгами и документами сохранил и ее побрякушки. Надо будет уточнить при случае. Побрякушки там были непростые.

Ужинали вчетвером. По случаю чудесной погоды стол накрыли не в ресторане, а во дворе, под старой раскидистой яблоней. Про то, что яблоня старая и раскидистая, Настя придумала себе сама, а вот яблочки на ней зрели непридуманные, по-настоящему вкусные, сочные, с легкой кислинкой. Яблоко сорвал для нее Виктор Андреевич, сказал заговорщицки, что те, что подали к столу, не такие вкусные и красивые, как те, что висят на ветках. И Ксения тут же подтвердила: на ветках яблоки краше, а хозяин ресторана выжига, если не постыдился угощать гостей такой кислятиной.