Приднестровский беспредел

«Старуха-История в первый раз обмишурилась. Ее мрачные ведьминские пророчества оказались блефом, — жизнерадостно думал Миха, посасывая „примку“. — Ледисмит устоял, Кимберли, Блумфонтейн и Мафекинг не были отданы на милость заморского победителя, Претория не выкинула белый флаг. Трансвааль не сгорел, он оказался неопалимой купиной, и красные мундиры англичан пожухли и опали в его огне как лепестки увядших маков. И теперь гордым британцам не остается ничего другого, как сидеть у себя в Кишиневе и мрачно мечтать о скором реванше, подкрепляя ослабевшую воинскую доблесть могучими порциями кроваво-красного вина… Ну и пусть их… Гунны тоже хлестали кровь, что вино. И толку-то… Ах, какая жалость, что я не говорю на африкаанс! Я бы исполнил „Трансвааль в огне“ по-бурски. По-бурому, я бы сказал… Кстати, о маках. Знающие люди говорят, что если измельчить пустые маковые головки…» Ни о чем другом Михе думать не хотелось. Ни о плохом, ни о хорошем. И без этого было клево…

Наконец, в назначенное время чередой лязгающих зеленых сейфов выскользнул из темноты поезд. Миха, подошел поближе, внимательно осматривая окна проносящихся мимо вагонов в поисках таблички с цифрой «одиннадцать». Потом, когда поезд был уже на излете, за стеклом одного из тамбуров промелькнуло лицо, показавшееся Михе странно знакомым. «Бог ты мой, да быть того не может!..» Это был седьмой вагон.

Когда поезд со скрипом остановился, Миха торопливо отдал свой билет безразлично зевающей проводнице, рослой костлявой бабе лет сорока, и опрометью кинулся сквозь вагоны и тамбуры.

«Да быть того не может, — твердил он себе на бегу. — Да обломись, братуха! Так не бывает…»

— Так не бывает, — повторил он вслух, столкнувшись нос к носу с человеком, одиноко курившим в тамбуре седьмого вагона. Этим человеком оказался паркетчик Тарас.

— А ты, парень, здорово изменился, все таки! — который раз за эти четверть часа повторил Тарас, восхищенно оглядывая Миху. — Просто увидел бы тебя на улице — не узнал бы, честное слово… Такой вояка!..

— Да какой уж там вояка… — смущенно отмахнулся Миха, закуривая «флуерашину». — Это так, видимость одна… — он подумал и добавил: — Чтоб девки пугались…

— Чтобы девки… — автоматически пробормотал Тарас, не спуская взгляда с Михи, потом спохватился:

— Да какие еще девки?.. Ты о себе расскажи, Мишка, как дела, как жизнь, ну и все такое…

— А че там рассказывать?.. — пожал плечами Миха. — Все нормально. Отвоевались. Отслужили. Ну и ладно… Ты-то как? Как Гнатович поживает?.. «Що це за один, Тарасе?» — с улыбкой процитировал он: — «Пока не знаю. Думаю, после поллитры разберемся…» Так ты сказал тогда?

Тарас весело рассмеялся.

— Да не помню. Может, и так… А у нас все путем. Вон недавно дочку замуж выдал…

— Поздравляю.

— Спасибо-спасибо. Я с этой чертовкой намучался— теперь пусть муж мучается, — усмехнулся он. — Сейчас опять едем с Гнатовичем на паркет…

— Опять? И надо ж было снова так пересечься!.. Так вы вдвоем, как тогда?

— Да… А Гнатович дрыхнет, — Тарас мотнул головой в сторону вагона. — Старый уже, устает здорово… А мне чего-то не спится, так вот и торчу здесь… Так что война, Мишка?

— А что война? — снова пожал плечами Миха. — Сам, что ли, не знаешь? Вставили румынам по-хозяйски, по самые гланды… Чтоб берега Днестра не путали…

— Это как? — не понял Тарас.

— Ну, левый с правым… Сидели бы на правом, и на левый не совались…

— Налево? — переспросил Тарас.

— Во-во, — закивал Миха довольно, — именно «налево»!.. А что до войны… — он задумался. — Знаешь, была бы моя воля, я бы всех на войну отправлял. Хоть на пару недель. И знаешь, зачем? Чтобы нутро… — он запнулся. — Понимаешь, на войне сразу видно, что ты за человек. И другим, и тебе. Там — не спрячешься. Там — все хорошее и все плохое из нутра выходит наружу… И это нужно, брат, очень нужно. Чтобы узнать истинную цену себе и людям, чтобы понять, зачем ты вообще живешь на этом свете, за что небеса коптишь. Тем более, когда воюешь за правое дело. И тут вся суть даже не в том, чтобы стать крутым воякой, продымиться порохом, медалями увеситься, понимаешь? Тут главное, остаться человеком — добрым, хорошим. Человеком от Бога, брат… Да вот тебе пример…

Они стояли друг против друга в тамбуре, покачиваясь в такт движению вагона, и курили. Им было хорошо вместе, двум людям, двум мужчинам, чувствовавшим приязнь друг к другу. Была глубокая ночь, за окном проносилась утонувшая в темной смоляной реке Украина, под ногами барабанили на стыках колеса, а они — простой славянский мужик, трудолюбивый и добрый, и приднестровский солдат, затянутый в камуфляж сын народа-воина — стояли, прислонившись спинами к переборкам, и сна не было в их глазах. Один рассказывал, другой слушал, а поезд мчался по дну ночи, рассекая, холодные, тяжелые струи…

— …А куда сейчас? Если не секрет, конечно?

— Во-во, ты и в тот раз меня об этом спросил, — улыбаясь, кивнул Миха. — Причем, именно этими словами…

— Да ты что? Правда? — изумился Тарас.