Придорожная собачонка

Сиюминутная жизнь этого сообщества художников, литераторов и школяров была мелкой вязью конфликтов, дружб, наступательно-оборонительных союзов и прежде всего сплетен о подробностях чьей-то частной жизни. Погружение в сиюминутность было настолько захватывающим, что особая природа данной минуты ускользала от внимания. Лишь течение времени обнажало эту особенность, и тогда оставалось только удивляться. Внезапно, в один прекрасный день, на хорошо знакомых лицах проступала печать прожитых лет, они оказывались морщинистыми, поблекшими, заметны становились седые волосы иди залысины. Этому печальному зрелищу сопутствовал проблеск понимания: ну да, напряженность жизни поддерживается только телесным участием и животным теплом этих мужчин и женщин — личностей и в то же время организмов. Когда ослабевает жизненная энергия и ее излучение, ощутим становится холод надвигающегося оледенения. Его гигантская стена неудержимо приближается, давя зайчиков, лягушечек, человечков с их забавами. Потом остается лишь история искусства, науки и литературы. На самом деле воспроизвести ничего нельзя, и напрасно ученые мужи стараются докопаться до мельчайших подробностей. Уцелеет лишь несколько имен да еще вопрос, изначально обреченный оставаться безответным: куда все это делось?

Это

Как будто все это готовое — уже сложившееся до мельчайших деталей — ждало тут, рядом, на расстоянии вытянутой руки, и если бы я это взял, то не выуживал бы нечто из простирающегося кругом ничто, а словно бы просто брал с полки уже существующий предмет.

Открытие

Они не понимали, как этот поэт мог писать и циничные стихи, и патриотические, прославлять власти и насмехаться над ними. Почему он казался то человеком верующим, то скептиком, то радостным, то совершенным пессимистом. Все это, однако, происходило в то время, когда индивид считался чем-то вроде замка или крепости, откуда совершаются вылазки в мир.

Затем обнаружилось, что человеческая цивилизация — это множество сплетающихся голосов, оркестр, в котором каждый человек может быть поочередно разными инструментами. Таким образом ослабление материи, сомнение в любой сущности, достойные сожаления и даже именуемые «смертью человека», открыли нам новое измерение беспрестанно обновляющегося Theatrum.

Будущее

Пролегомены к обществу будущего. Бесчисленные разновидности психических заболеваний; сумасшедшие, которые бродят по улицам и разговаривают сами с собой — как сегодня в Калифорнии; всеобщая распущенность в том, что касается секса, наркотиков и преступлений. Отсюда потребность собираться в небольшие сообщества, объединенные уважением к разуму, здравому смыслу и чистоте нравов. Возможно, среди всеобщего одичания в них даже сохранится поэзия, словно здоровый среди больных, — как в прежние времена больной среди здоровых.

Предназначение

Вмешательство Провидения в его жизнь было неопровержимо, но он охотно забывал об этом, что, возможно, и к лучшему — иначе он постоянно ощущал бы себя избранником, помазанником. Когда-то, в дни сомнений, ему иногда виделась грядущая судьба как служение — людям? народу? нации? Он молил об этом, но не знал, как должно предназначение сбыться.

Племена

Хотелось бы мне написать историю этих племен, да удерживает мысль, что не было у них никакой истории и что если бы я это сделал, то был бы повинен в предоставлении вымышленной картины их потомкам, жадно хватающимся за любую мифологию.

Лабиринт

Мне довелось жить во времена, когда человек стал преклоняться перед лабиринтом собственного разума и это побудило поэтов и художников к бурной деятельности. Сочетание слов либо красок на холсте пришло на смену вопросам, обращенным к небу, земле, морю, звездам и облакам, откуда уже не ждали ответа. Мне бы радоваться, ведь я занимался сочинительством. И я задумался, почему не принимаю этого.

— Ну конечно, — сказал я, — ведь я вырос в провинции, там, где в сельском деревянном костеле молились Божеству с человеческим телом, а вырезанные из липовой древесины Солнце и Месяц состояли в божественной свите. Целиком принадлежа еще тому миру, я простодушно слагал гимны и оды, пользуясь разумом как пером и бумагой, не стараясь воздавать ему особые почести.

Восьмилетняя Ася из Торуня

«Я перед вами преклоняюсь, и большое вам спасибо за „Притчу о маке“ и „Так мало“ (я их люблю, как своих кошек).

Ася

Простите за сравнение, но это правда».

В сон

Я все глубже погружался в сон. Не только когда вдруг, по-стариковски, задремывал и явь на мгновение мешалась со сном. Даже когда ехал по улице с широко открытыми глазами — дома, скверы, стены старых храмов сменялись чередой движущихся вневременных картин, неизвестно, то ли виденных раньше, то ли существующих и сейчас.

Страна снов