Придорожная собачонка

В фильмах Аластора убийца обычно удивляется, что с ним такое могло случиться. Я добрый и славный, как же я мог это совершить? В этом нетрудно усмотреть отражение душевного хаоса самого режиссера, за что он себя, почитая персоной привилегированной, судить отказывался или нехотя оценивал по меркам десяти заповедей.

Что означало его выступление против собственных фильмов? Идеалом его была простота действия, в ходе которого зло проигрывает, добро торжествует, а все целиком может понравиться детям. Разве — спрашивал он — «Волшебная флейта» не была лучшим фильмом Бергмана и разве это не заслуга музыки Моцарта? Однако в своем стремлении к идеалу простоты и ясности Аластор наталкивался на непреодолимый барьер, словно присущий самой технике того вида искусства, которым он занимался. Это его удивляло и сердило. И он стал подозревать, что в нашем демоническом столетии произведения, не отмеченные черной печатью Ада, могут быть только исключением.

Священнослужитель

Примерно в шестидесятых годах двадцатого века Ад исчез. Никто не скажет точно, когда это случилось. Сначала он был, и вдруг сразу его не стало.

Дэвид Лодж

В шестидесятых годах Михал был молодым ксендзом, глубоко переживавшим потрясение, вызванное Вторым Ватиканским Собором. В отличие от многих своих коллег по семинарии, которые, ссылаясь на отсутствие теологических основ целибата, оставили сан и завели семьи, он сохранил недоверие к церковным либералам, толкающим на крайности. Причина этого, очевидно, была в том, что Михал перешел в католицизм из протестантизма и потому отдавал себе отчет в значимости точно определенных границ и различий, отсутствие которых тревожило другие конфессии. Кроме того, свернуть с избранного пути не позволяло ему честолюбие. Михал был родом из очень бедной семьи и хорошо помнил, каким несчастьем для домашних стала потеря отцом работы. Он избегал непродуманных решений. А сделав выбор, обязан был не только оставаться верным своему решению, но и стараться продвинуться в церковной иерархии.

Он не верил в Ад, то есть отвергал мысль о какой-либо каре за ложь. Сознавая, что он — неверующий ксендз, он сохранял видимость горячей веры, и одного контраста с открыто признающимися в своих сомнениях священнослужителями его поколения было достаточно, чтобы о нем сложилось прекрасное мнение. Его отправили учиться в Рим, и на протяжении нескольких лет своего пребывания там он подтвердил это мнение отличными оценками и безупречным поведением. Сегодня Михал один из наиболее известных епископов своей страны, неоднократно принимавший участие в обсуждении ее актуальных проблем.

Отвечая на вопрос о подобных случаях, кардинал Икс улыбался. «Но ведь в истории Церкви множество таких примеров. Очевидно, что сейчас среди священников стало меньше горячо верующих людей. У большинства из них вера умеренна или слаба, граничит с безверием. Но история Церкви доказывает, что лжецы, лицемеры и святотатцы в ее лоне волей-неволей трудились на благо ее укрепления, вот и эти сейчас могут оказаться полезными».

В университете

Этот университет, заботясь о политкорректности, старался брать на работу как можно больше людей с подобающим цветом кожи и подобающей ориентацией. Белому мужчине гетеросексуальной ориентации трудно было получить место преподавателя и, возможно, чуть легче, если бы он был геем. Принадлежность к женскому полу при белой коже способствовала приему на работу, хотя желательна была феминистская деятельность плюс по возможности пропаганда лесбийской любви. Чем темнее цвет кожи, тем лучше, и отделение английской филологии гордилось приобретением поэтессы, обладавшей тремя нужными свойствами: 1) темная кожа, 2) женский пол, 3) крикливый радикализм поэзии. Некоторые отделения были не на шутку встревожены: ну откуда, например, взять негра для преподавания шведской литературы? Отделение славянских литератур разрешило проблему, отказавшись от оптимальных вариантов и удовлетворившись приглашением знающего русский язык индуса.

Известная романистка из Индии соответствовала требованиям отделения английской филологии как темнокожая и женщина; к сожалению, она была замужем, но зато умела читать лекции о мерзостях колониализма. Как-то во время party, стоя со стаканом виски в руке, один профессор из Польши обратился к ней со следующими словами: