Придуманные люди с острова Минданао

Музыку пустили в записи: магнитофон оставался во время дождя в сундуке и был сух. На сцену выбежали танцоры из «Русского сувенира». Девушки вышли босиком, им было легче. Ребятам разуться возможности не было, мягкие же подошвы сапог скользили. Плясали они в чуть-чуть замедленном ритме, но все равно оскальзывались и даже падали. Партнерши поддерживали их и как бы придавали падению вид запланированного комического па.

Я вновь пошел за кулисы. Там Петр Колесниченко, трогая пол, качал головой. Силач Тимошенко грустно протирал сухой тряпкой свои шары. И с сочувствием глядел на них красно-золотой танцор катакхали. Ему предстояло выступать еще целую ночь.

Грянула «Гоп, кумо!», и выехал на сцену велосипедист.

Снова пошел дождь, не такой сильный, но тоже совсем, совсем ненужный. На этот раз никто не ушел, и дождь, поняв, что никого не напугает, кончился.

Кони, сандалии и лингвист

В Мадрасе вечерами мы приезжали на пляж, привлеченные как морской прохладой, так и видом на город и Бенгальский залив.

Мы были не одиноки. Все люди, посещающие Мадрас, обязательно попадают — рано или поздно — на этот пляж. Потому людей на пляже множество, причем не поймешь, кого больше — отдыхающих чужеземцев или местных жителей, стремящихся разнообразить отдых гостей столицы Тамилнада и тем снискать себе хлеб насущный.

Живописными кучками разложили свой товар торговцы павлиньими перьями и раковинами, бусами и рамками. Ходят продавцы ядовито-оранжевых прохладительных напитков, конфет и кокосов. Тут же и приличного вида мужчина с дрессированной обезьяной, и какие-то люди без видимых занятий, но чем-то занятые. Шумная, но дружная компания молодых людей и мальчиков ведет куда-то смирную лошадь в пестрой сбруе, украшенную султаном перьев. Может быть, они вели ее купать, а может, еще зачем.

Вот на эту компанию с лошадью и наткнулся один из наших спутников, заслуженный танцор кавказского ансамбля. Он был в прекрасном настроении.

Увидев лошадь, танцор почувствовал себя джигитом, вскинул руки и издал неартикулированный горловой звук. Местные жители, кажется, обрадовались, остановили коня и подвели его к танцору, показывая жестами, что он может на него сесть. Тот лихо вспрыгнул и проехал круг, причем владельцы коня поводьев не отпускали и вели его шагом. Спрыгнув с коня и решив как-то отблагодарить гостеприимных владельцев благородного животного, танцор стал рыться в карманах в поисках значка.

Те значка, однако, не приняли и сказали «Твенти рупайя», подкрепив слова четырехкратным маханием растопыренной пятерни.

— Какой рупайя? — осведомился озадаченный артист. — На значок, за что, слушай?

И он хотел тронуться с места, но мужчины схватили его за рукав, повторяя по-английски сумму.

Артист рассвирепел. В его родных местах с иностранца за такое денег бы не взяли, а наоборот, всячески выказывали бы свое расположение. Но для владельцев коня на мадрасском пляже катание посетителей было главным, а может быть, и единственным источником дохода, да и иностранец был здесь не такой редкой птицей, и потом они не были знакомы с кавказским гостеприимством. Они зашумели и окружили танцора кольцом. Разговор шел на доступных обеим сторонам по отдельности языках межнационального общения: тамилы кричали по-английски, танцор — порусски. Но поскольку друг друга они все равно не понимали, то перешли на более понятные языки: коневладельцы на тамильский, а танцор — на клекочущий и звучный свой родной язык. Смысл дискуссии, впрочем, хотя и был ясен, а тон очень высок, к согласию стороны не приходили.

Прибежал полицейский, примчались друзья танцора по ансамблю.

— Сэр, вы должны дать им что-нибудь, — твердо сказал полицейский.

Коллеги по ансамблю быстро скинулись и, набрав двадцать пять рупий, вручили их владельцам коня. Затем они взяли под руки своего товарища, который все никак не мог успокоиться, и увели его под дружные крики «Сэнк ю, сэр», к которым почему-то присоединился полицейский.

В Индии действительно гораздо больше народу, чем земли и рабочих мест. Поэтому и способы заработка могут быть самые разные.

За день до описанных выше событий мы ездили в храм Канчипурам. В храме не положено быть в обуви, и потому от автобуса шли в носках. В самом храме наш доктор Виноградов, осмотрев теплый шершавый каменный пол и обратив особое внимание на паломника, страдавшего слоновой болезнью и волочившего страшно раздутую ногу по камням, распорядился носки — по возвращении — выбросить. И вот, стоя на ступеньке автобуса, я снял носки и остался босой. В этот момент ко мне подскочил низкорослый мужчина со связкой сандалий вокруг шеи, отхватил от связки сандалию и стремительно надел ее мне на ногу. Сандалия с отдельной петлей для большого пальца уселась на ноге как влитая.

Надо сказать, что о таких именно сандалиях я возмечтал с первого дня, когда увидел их на индийцах. Великолепно продуманные, открывающие ступню, но надежно защищающие подошву, они подходят для жары лучше, чем любая придумка европейского сапожного гения.

И вот эта обувь сама нашла мою ногу.

— Сколько? — спросил я.