Придурки

Жили они хорошо, никогда не ссорились и не спорили. Друг друга называли только по имени-отчеству.

Александр Васильевич научился вязать и готовить. Особенно удавался ему украинский борщ – полковник съедал этого борща аж по полкастрюли за раз. Александру Васильевичу это было приятно.

С работы он уволился и всё тёплое время с апреля по октябрь проводил в домике неподалёку от Токсово. Вокруг лес, грибы, малина – хорошо!

На выходные иногда приезжали внуки полковника – побегать по травке. Александр Васильевич их привечал: своих детей и тем более внуков у него никогда не было.

В общем, всё устроилось на удивление хорошо.

Только иногда, редко очень, глянет мельком Александр Васильевич на себя, проходя мимо зеркала, и удивится вдруг: «Да какая же я баба Шура?» Но тут же махнёт рукой: пустое всё, пустое, глупости.

Три

Петра Андреевича было трое. Это вовсе не означает, что он сошёл с ума и вообразил себя Господом Богом (хотя и такие случаи бывают), – нет, его на самом деле было трое.

Как это так получалось, Пётр Андреевич не очень задумывался. В детстве он вообще думал, что так и надо. А когда он стал замечать, что у остальных людей всё по-другому, он сначала задавал взрослым глупые вопросы, а потом очень быстро понял (ведь его было трое), что взрослым не нужно задавать глупых вопросов: ничего хорошего из этого не получится, хоть так спрашивай, хоть эдак.

Потом, когда он немного вырос, он одно время пробовал сам понять, как это так получилось, что его трое. Но скоро он это занятие бросил: чем больше он об этом думал, тем больше запутывался и даже однажды остался в четвёртом классе на второй год.

Так что Пётр Андреевич перестал про это думать: всё равно ничего, кроме вреда, от этого не получается.

После восьмилетки он поступил в физматшколу, потому что классная руководительница написала ему такую характеристику, с которой и в тюрьму бы не взяли, а в техникуме связи Петру Андреевичу пообещали, что, если у него не будет годовых троек, он сможет поступить без экзаменов в институт.

Закончив физматшколу, он действительно довольно легко поступил в институт учиться на инженера по станкам с программным управлением. Из техникума его выгнали со второго курса, и он болтался по улицам без дела и пил с такими же, как он, пэтэушниками портвейн, но зарабатывал он на заводе для своего возраста довольно неплохо: в месяц выходило чистыми рублей двести – инженер тогда получал в два раза меньше.

Тут Петра Андреевича забрали в армию, потом опять выгнали со второго курса, но на этот раз института, и снова забрали в армию.

Отслужил он во флоте и стройбате, демобилизовался, восстановился в институте, и тут его снова забрали в армию. Но служил он в этот раз совсем мало – всего три месяца: жена как раз родила второго. Пётр Андреевич демобилизовался и тут же с ней развёлся, потому что ребёнок был не от него, женился, опять женился и снова развёлся. Здесь ему стало казаться, что он опять, как тогда в детстве, запутался, и тогда решил больше не обращать внимания на свои женитьбы и разводы. Тем более что как раз тогда он сдавал кандидатский минимум и хорошо зарабатывал сварщиком-арматурщиком на ТЭЦ.

А потом началась перестройка и вообще неизвестно что началось. Магазин закрылся, на кафедре платили копейки, а потом вообще перестали. Пётр Андреевич ездил в Турцию за дублёнками, тут пришёл рэкет, Пётр Андреевич стал директором малого предприятия, отсидел полгода и занялся частным извозом. В общем, ничего необычного, всё как у всех.

Потом было что-то ещё, и ещё, и наконец Пётр Андреевич действительно окончательно запутался, перестал вообще что-нибудь понимать и однажды очнулся непонятно где, наверное на скамейке. Ему было очень холодно и мокро.

Однако он не стал сразу вставать и довольно долго лежал неподвижно с закрытыми глазами. Он сначала хотел сообразить, кто он, куда он мог попасть и не увидит ли он, если откроет глаза, какую-нибудь мерзость: труп, например, или голого мужчину. Но ничего сообразить Пётр Андреевич никак не мог.

Такое часто случается и с обычными людьми, но у Петра Андреевича была совсем другая трудность: он, наоборот, мог вспомнить очень много. То есть слишком много для одного человека.

Подумав про одного человека, Пётр Андреевич моментально открыл глаза и сел на скамейке. Он всё понял: он умер. И даже не один раз умер, а два. Потому что сейчас он был совсем один.

Ну, в первый-то раз он умер довольно давно. Или недавно? – оставшись один, Пётр Андреевич совершенно перестал понимать время. Одно дело, когда каждый день проживаешь втроём, и совсем другое – когда в одиночку.

Но, во всяком случае, он даже посетил однажды свою могилку в Новгородской области. То есть не могилку, а то место, где он умер, да и то приблизительно. А где могилка – это ему откуда знать? Он же не заметил, как умер, и не мог видеть, где его закопали.

Он тогда не то угорел от печки, не то с сигаретой заснул – кто его знает. Помнил только, что дым. Собака воет, а больше ничего.