Придурков всюду хватает (сборник)

В начале пути я еще вдыхал, раздувая свои арабские ноздри, дым мангалов и заводов по изготовлению мангалов, крематориев и костров инквизиции, и мне, не скрою, был сладок и приятен он - дым моей родины. А уже дальше пошли чужие дымы, дымы чужих шашлычных и чужих костров инквизиции, и они были мне отвратительны.

И чужие барышники с чужими мухтарами* не вызывали у меня сердцебиения и тяжелого дыхания. И взирал я на них равнодушно. Что мне до ихних принцесс, думал я, когда у меня своя хабибти** имеется? Да и не отмечал я никакой разницы между их раввинами*** и нашими муфтиями****.

* Начальник (араб.).

** Любимая (араб.).

*** Духовный наставник (евр.).

**** Служитель культа, авторитет в вопросах мусульманской религии и права (араб.).

А теперь, когда случилось сделать мне остановку все в той же пустыне, я случайно узнал в газетном киоске, что наступил конец света*. И подавился я сигаретным дымом, и слезы устремились из моих тусклых глаз, чтобы затопить все километры, отделяющие меня от родины.

* Это действительно было уже печатно доказано одним придурком "с точки зрения научного анализа".

МЫСЛЬ VI

Почему так волнуются листья на этих деревьях? Потому что ветер*. А почему я волнуюсь? Потому что привык**. Никто уже ни от чего не волнуется, так что это только моя прерогатива. Во-первых, я волнуюсь, оттого что листва может перестать волноваться, во-вторых, я волнуюсь, оттого что ветер может перестать дуть, а в-третьих, я волнуюсь, оттого что жизнь может прекратиться. Прекратится внезапно жизнь, и тогда что? *** Тогда и ветер напрасен.

* Федор Тютчев, на что был хладнокровный поэт, а ведь тоже переживал: "О чем ты воешь ветр ночной?.."

** Кроме того, волнение, если оно вполне душевное, смягчает ответственность за содеянное в любом уголовном законодательстве, кроме, может, турецкого.

*** Ну, на этот вопрос Чаадаев давно ответил, кажется, еще до того, как его поместили под "медико-полицейский надзор" с приказанием "не сметь ничего писать": "Жизнь то и дело ускользает от нас, затем она возвращается, но было бы неверным утверждать, что мы живем непрерывно. Жизнь разумная прерывается всякий раз, когда теряется сознание. Чем больше таких минут забвения, тем меньше жизни сознательной, а если нет ничего, кроме таких минут, это и есть смерть. Чтобы умереть, таким образом, не нужно уходить из этой жизни, а другой смерти, конечно, нет. Смерть в жизни - только и есть смерть". И в другом месте: "Христианское бессмертие - это жизнь без смерти, а вовсе не жизнь после смерти".

МЫСЛЬ VII

Мимо меня провели изменника родины*.

* Это весьма странная глава, поскольку, будучи "вольным сыном эфира", Синокрот никогда не испытывал "шевеления отрадного мечтанья" в отношении какой-либо отчизны. При этом он любил к месту и не к месту цитировать Шекспира и даже однажды принял участие в любительской постановке "Ричарда II" на западном берегу реки Иордан:

Нет, Болингброк! Пусть, если я изменник,

Из книги жизни вычеркнут меня...

Прощай, мой государь! Передо мной

Открыт весь мир, закрыт лишь край родной!

"Друг, ставший врагом, - сказал я ему, - зачем ты сделал это? Почему ты поступил так, как не хотят поступать другие? Зачем ты вылез из подполья, вышел из строя, взорвал любимый бассейн халифа*, унизил главного визиря**, вынужденного приговорить тебя к смертной казни? А друзья! О них ты подумал? Каково им умолять палача поменяться ролями, чтобы самим намылить веревку и выбить ящик из-под твоих ног?.. Ты идешь, уже не оставляя за собой тени. Ты идешь мимо меня, а я иду мимо себя. Я иду на казнь".

Мимо тебя провели изменника родины.

* Правитель (араб.).

** Министр (араб.).

МЫСЛЬ VIII

За семью морями живет моя голубка во дворце. Мне трудно представить, сколько во дворце башен, фонтанов, темниц и колодцев, но я вижу каждый золотой волос на голове моей возлюбленной. Ее золотой волос вьется через семь морей. Солью все моря в один медный таз, стану Синдбадом-Мореходом и поплыву по красным, по желтым, по белым, по черным и прочим водам, изъясняясь со встречными мореплавателями двустишиями и песнями. Или напишу долгую, как путь из Дамаска в Сибирь, где живут Йаджудж и Маджудж*, поэму, чтобы ее отверг новый Махмуд Газневи...**

* То же, что Гог и Магог; у мусульман народы, живущие на далеком Севере (вероятнее всего, русские) и угрожающие миру.

** Султан Махмуд Газневи, отвергнувший преподнесенную ему Фирдоуси поэму "Шахнаме".

Как закончить то, что едва начато? Где-то там, за семью морями живет Изольда, изменившая Тристану. И Улисс бороздит очередной Карибский бассейн, где в каждом заливе Свиней его поджидают полицейские сирены. А поэму мою султан давно присвоил, проиллюстрировал своими непристойностями и разослал всем муэдзинам мира, чтобы они выкрикивали ее с минаретов все тридцать дней Рамадана*.

* Девятый месяц мусульманского года; отмечается 30-дневным постом.

Вот она, моя украденная жизнь, плывет по воздуху, словно золотой волос. Моя поэма, сотканная из мечтаний о голубке, тоскующей за семью морями в Долине Безразличия*.

* Одной из семи долин Алишера Навои: