Придурок

Была ли Лиза красивой — он не знал. Она его не возбуждала, как те случайные для глаза девицы — она воспринималась спокойно. Лиза жила на самой окраине города, где-то на улице Серова в угловом домишке с палисадником за забором из штакетника. В этом палисаднике росли фиолетовые душно пахнущие пионы, а за домишкой угадывался маленький огородик, сотки на две. У неё была отдельная комнатка, две полочки с несколькими книжечками, и настольная лампа на столике создавала уют, который можно было бы назвать интимным. Лиза любила стихи Сильвы Капутикян, но, хоть убей, ни одной строчки не удержалось в голове, хотя Лиза читала и не по одному разу и поводу стихи любимой поэтессы.

Проворов в то время работал конструктором в техотделе, конструктором по прессформам, и книги читал только по специальности своей узкой, потому что к тому времени уже бросил, увлеченный своими «мычалками», механический факультет лесотехнического института. Чтобы учиться, нужно было отвлечься от вечного движения своих дум, а он в какой-то момент не смог этого сделать, и судьба в очередной раз наказала его — он оказался отчислен. И пришлось осваивать что-то, какую-то специальность, к которой, он это знал заранее, к которой душа его не лежала. Не было в душе его места для этой специальности, но он ее освоил и все делал так, как надо. Все делал так, как делали другие, и нисколько не хуже, скажу я вам. Да, а иных книг он так еще и не научился читать. Не было, не возникало в нем такого желания или… потребности, что ли. Поэтому, может, и Сильву эту не заметил и не запомнил. Может, и про Лизу потому ничего не понял…

Она работала монтажницей в «почтовом ящике». У нее был высокий лоб и огромные глаза. И брови словно выщипаны и изогнуты дугой, а на голове волосы уложены копной, как у Бриджид Бардо в «Бабетта идет на войну», но, оказалось, что это вовсе не начес, хотя и выглядело словно головка тюльпана, которая вдруг развалилась от движения ее руки и хлынула через левое плечо потоком, прикрывая левую грудь и живот. Он никогда не видел такого, да и где и когда мог он такое увидеть, где? — спрошу я вас. Грудь ее, грудь ее была невероятно хороша. На ум приходит только одно сравнение, вернее не сравнение, а видение, словно наяву вижу две тугие матовые мордочки, на пяточках которых напряглись два светящихся, два оттопыренных соска. И эти мордочки словно отвернулись друг от друга, смотрят словно в разные стороны. А живот не плоский и не вислый от жизненного жира, а чуть-чуть, в самый что ни на есть раз, прикруглен жирком подкожным, и мысочек под лобком очень аккуратный, опрятный. Вот, подобрал слово, наконец, чтобы сказать о Лизе то, что думаю я о ней сейчас: она была у-ю-т-н-о-й, домашней, она уютной была.

Когда Проворов увидел её обнаженной, он не думал о том, красивая она или нет, и вовсе не любовался ей. Он думал глупость и эту глупость сказал:

— Лиза, я жениться не буду, — сказал он свою глупость, которую, наверное, придумал заранее. Эх, дурак он был — дурак.

Она коснулась кончиком пальца его губ, словно теплом коснулась: молчи, мол. И он вдруг понял, что не только от пальцев ее, которые касались его, когда помогала она ему неспешно раздеться, но от неё от всей тянет мягким этим теплом, не жаром печным, а словно из души ее шло это тепло. Она неспешно вела его, сдерживала, не давала суетиться, помогала и движением рук и тела движением учила угадывать ритм, не давая истощиться напрасно, направляла его, то расслабляя, то напрягая бедра. И когда она вытянулась и напряглась, и шея ее напряглась и затвердела, а подбородок откинулся в сторону, ничего уже не могло сдержать его, и он еще видел, как напряженно кусает она губу, а пальцы комкают и тянут простыню, и он сорвался, и обрушился в нее, и задохнулся, теряя себя и силы, а потом упал, утопая в тепле и уже жаре ее тела.

А после он лежал рядом и впервые, может, за всю свою жизнь ощущал — не слышал, а именно ощущал — тишину, которая пришла к нему и остановилась в нем. Потом, может, через несколько лет он вспомнит эту тишину, он захочет услышать ее в себе, в себе ощутить, и будет ждать как будто встречу, и будет ждать как будто счастье…