То, что мы обозначаем как «двор» эпохи ancien régime, есть изначально не что иное, как чрезвычайно разросшийся дом и домохозяйство французских королей и членов их семейства со всеми принадлежащими к нему в узком или широком смысле людьми. Расходы на содержание двора, на все это громадное домохозяйство королей находятся в смете расходов всего французского королевства под характерной рубрикой «Maisons Royales»[15]
. Важно иметь это в виду с самого начала, чтобы увидеть линию развития, которая приводит к такой организации королевского домохозяйства. Этот двор эпохи старого порядка был сильно дифференцированным потомком той патриархальной формы господства, «зачаток которой следует искать в авторитете домохозяина в пределах домашней общности»[16].Короли распоряжались своими дворами как домохозяева, и этому соответствовал патримониальный характер придворного государства, т. е. такого государства, центральный орган которого составляет домохозяйство короля в широком смысле этого слова, т. е. «двор».
«Там, где правитель, — говорит Макс Вебер[17]
, — организует свою политическую власть… принципиально так же, как и осуществление своей власти в доме, там мы говорим о патримониально-государственном образовании. Большая часть всех великих континентальных империй вплоть до самого Нового времени и в Новое время также имели еще достаточно отчетливый патримониальный характер.Патримониальная администрация изначально приспособлена к сугубо личным, преимущественно частным домашним потребностям властителя. Обретение „политического“ господства, т. е. господство одного домохозяина над другими[18]
, не подчиненными его домашней власти, означает присоединение к власти домохозяина отношений господства, отличных от нее, в социологическом отношении, лишь по степени и содержанию, но не по структуре V.Приведенное выше обозначение двора как „репрезентативного органа“ в социальном поле ancien régime следует понимать также и с этой стороны. Власть короля над страной была не чем иным, как продолжением и расширением его власти над домом и двором. В правление Людовика XIV достигли своей кульминации и одновременно поворотного пункта усилия короля, направленные на то, чтобы организовать свою страну как свое личное владение, как продолжение дворцового хозяйства. Это можно понять, только если мы вспомним, что для Людовика — и для него, может быть, в большей мере, чем для тех королей, которые еще сражались лично во главе своего войска против своих врагов, — двор всегда представлял собою первичную и непосредственную сферу деятельности, а страна — лишь вторичную и косвенную.
>Сквозь придворный фильтр должно было пройти все, что прибывало из королевского владения в широком смысле, из королевства, прежде чем достичь короля; через фильтр двора должно было пройти все исходящее от короля, прежде чем попадало в страну. Даже самый абсолютный король воздействовал на свою страну лишь через посредство живущих при дворе людей. Таким образом, двор и придворная жизнь были местом, откуда неограниченные в своей власти короли эпохи старого порядка получали весь свой жизненный опыт, свое представление о людях и о мире. Поэтому социология двора оказывается в то же время социологией королевской власти.
Разумеется, эта первостепенная сфера действия королей — двор — не могла остаться незатронутой постепенным расширением и растущим размером сферы королевского господства. В результате этого процесса перед королем-домохозяином встала необходимость править из своего дома и через посредство своего домашнего и дворового хозяйства всей большой страной, и она оказывала, понятно, преобразующее воздействие на это дворовое хозяйство, на сам „Maison du Roi“[19]
. Самый заметный продукт этого взаимовлияния размеров страны и размеров королевского дворового хозяйства — это дворец, это Версальский двор, в котором самые глубоколичные действия короля всегда имели церемониальный характер государственных актов, а вне его каждый государственный акт приобретал характер личного действия короля.