Придворное общество

Если кто-то из придворных говорил: мне нет дела до «различий», «согласия», до «достоинства», или «чести», или как бы там ни назывались эти характерные символы престижа и социальной дистанции, эта цепь разрывалась.

Но взаимосвязь и взаимопереплетение идут гораздо дальше: сам король — по многим причинам, которые еще предстоит нам изложить, — был заинтересован в сохранении дворянства как избранного и обособленного слоя. Прежде всего, достаточно указать на то, что он сам рассматривал себя как «дворянина», как «первого среди дворян». Иногда о ком-нибудь при дворе говорили: «Он сошел с ума, или король не дворянин» («Il est fou ou le roi n’est pas noble»). Допустить упадок дворянства значило для короля допустить гибель дворянского достоинства своего собственного дома. Король как повелитель дворянства одновременно дистанцировался от него и как дворянин принадлежал к нему. Этот факт оказывается определяющим для того положения, которое король занимал в этикете, равно как и в отношении того значения, которое этикет имел для короля.

То, чем этикет был для дворянства, видно из того значения, которое он имел для короля: дистанцирование как самоцель, стремление к рациональности, тонкое нюансирование, власть над аффектами. Но все это с позиции короля имеет и другой смысл, помимо изложенного выше. Этикет для короля — инструмент не только дистанцирования, но и господства. Людовик XIV достаточно ясно выразил это в своих мемуарах (11, 15). «Глубоко заблуждаются те, кто полагает, что это всего лишь вопрос церемониала. Люди, которыми мы правим, неспособны осознать всю глубину происходящего, поскольку выстраивают свои заурядные суждения, основываясь на том, что они видят, не слишком углубляясь в предмет. Чаще всего это происходит на дворцовых церемониях, где они могут продемонстрировать королю свое уважение и повиновение. Так как для публики очень важно, чтобы ею управлял один, ей также необходимо, чтобы тот, кто выполняет эту функцию, находился на такой недосягаемой высоте, где его нельзя было бы ни с кем спутать и ни с кем сравнить. И невозможно отнять у правителя ни одного знака его превосходства, который выделяет его перед всем обществом, не нанеся при этом вреда всему государству».

Таков, стало быть, смысл этикета для самого Людовика XIV. Речь идет здесь не о простой церемонии, но об инструменте господства над подданными. Народ не верит в такую власть, которая хотя и есть, но не проявляется зримо в манере поведения самого властителя. Народ должен видеть, чтобы верить[110]. Чем отдаленнее дистанция между правителем и его подданными, тем больше будет почтение к нему его народа.

Для придворной знати, не исполняющей более никаких функций власти, дистанцирование становится самоцелью. Тем же оно является и для короля, ибо он безусловно считает себя и свое существование смыслом государства.

«Раньше, — считает один из оппозиционеров[111], — говорили только об интересах государства, о нуждах государства и о сохранении государства. Сегодня же говорить так было бы оскорблением королевского достоинства. Король занял место государства, король — это все, государство же отныне — ничто. Он — идол, которому приносят в жертву провинции, города, финансы, великих и малых, короче — все».

Как и для его дворянства, так и для самого Людовика XIV, его собственное существование в качестве короля есть безусловная самоцель. Но подобное существование предполагает монополию господства как один из своих атрибутов. Поэтому если король смотрел на этикет с точки зрения своего господства, то, в конечном счете, целью господства был опять же он сам, его жизнь, его слова, его честь. Таким образом, самым наглядным выражением этой всецелой направленности государства на особу короля и на ее возвышение или обособление является этикет.

2.

Никакой инструмент господства невозможно понять, не рассмотрев структуру пространства, для которой он предназначен и условиям которого он должен соответствовать. Здесь перед социологами встает свое образная задача. Необходимо исследовать двор как систему господства, которая, как любая другая такая же система, предписывала тому, кто желал властвовать в ней или из нее, совершенно специфические пути или средства господства. Несомненно, двор был только одним фрагментом обширной сферы господства короля. Он представлял собой — не вполне, но до известной степени — ядро всей системы господства, посредством которого король управлял всем остальным.

Задача поэтому заключается прежде всего в том, чтобы прояснить это первичное пространство деятельности короля, являющееся в своей структуре системой господства. Затем следует ответить на вопрос: как возникает двор в связи со структурой сферы господства и почему он непрерывно воспроизводился в течение жизни многих поколении таким, каким мы его сейчас видим?