Приехали

— Вещи? Насчетъ этого, сударь, не сомнвайтесь. У насъ здсь мсто спокойное, и ни — Боже мой! Я вотъ семъ годовъ въ здшнихъ мстахъ дворникомъ, а чтобы какое баловство — Боже избави!

— Да что ты мн говоришь! Зачмъ ты меня утшаешь? Я все равно не могу спать не запершись. Ни у балконной двери нтъ запора, ни у кухни. И кухня безъ замка.

— И кухня безъ замка? — удивился дворникъ. — Ну, это, надо полагать, кто-нибудь отвинтилъ и пропилъ.

— Вотъ видишь, даже замки дверные воруютъ, а ты говоришь, чтобы я не боялся баловства.

— Насчетъ баловства — ни-ни… Истинно говорю. Замокъ не вещи, а чтобъ вещи воровать — ахъ, оставьте. Лтось, правда, съ углового балкона вонъ съ той дачи парусину ободрали, а чтобъ насчетъ вещей, такъ у насъ даже и не слыхано.

Михаилъ Ивановичъ начиналъ горячиться.

— Какъ хочешь, а мн чтобъ запоры были! Сейчасъ чтобъ были! — закричалъ онъ. — Слышишь?

— Завтра мы задвижечку и крючки привинтимъ, ваше высокое благородіе. А сегодня откуда-же? Судите сами. Надо тоже хозяину доложить.

— Иди и докладывай своему хозяину, а я безъ запоровъ спать не буду.

— Позвольте, ваша милость. Хозяинъ въ город. Нашъ хозяинъ здсь не живетъ. Нешто онъ можеть въ такихъ дачахъ существовать? У него квартира-то ой-ой! Что дворецъ… А вмсто дачи онъ за границу на кислыя воды. Да чего вы… сударь, сомнваетесь-то? Только печенки себ портите. Ужъ коли ежели что, то вотъ сейчасъ взялъ задвинулъ двери мебелью, и никто васъ не тронетъ. Мсто здсь спокойное, баловства никакого, а вы сомнваетесь.

— Ну, дачи! — всплескиваетъ руками Михаилъ Ивановичъ. — Бги ты сейчасъ въ лавочку и принеси мн крючковъ: Или… нтъ. Что я! Ты еле на ногахъ стоишь.

— Въ лучшемъ вид добреду… — бормочетъ дворникъ.

— Нтъ, нтъ. Теб если дать деньги на крючки, то ты попадешь въ винную лавку и, вмсто крючковъ, мерзавчиковъ себ накупишь.

— Ни въ жизнь. Заперта теперь винная лавка.

— Аннушка! — кричитъ Михаилъ Ивановичъ и спохватывается. — А, чортъ возьми! Она только что сейчасъ въ лавочку убжала. Придется вторую прислугу туда-же отправлять. Матрена! Сходи за крючками.

— Не извольте, сударь, безпокоиться. Въ здшней лавочк нтъ крючковъ. Но гвозье, если для вашей милости желательно…

— Долженъ-же я какъ-нибудь запереться!

— Гвозьемъ, самое лучшее гвозьемъ. Теперича, ежели здсь полуторный гвоздь запустить, то и замка не надо. Лучше замка. У насъ капитанъ стоялъ, такъ всегда такъ, всегда гвозьемъ. Позвольте, сударь, я вамъ запущу въ дверь гвоздь, а вы мн за это на чай, чтобы выпить за здоровье вашей милости.

Дворникъ взялъ гвоздь и молотокъ и сталъ забивать балконную стеклянную дверь, но, покачнувшись на ногахъ, наперъ плечемъ на стекло и оно зазвенло, вылетвъ въ вид осколковъ изъ рамы.

— Ну, что ты надлалъ мн, мерзавецъ! — вопіялъ Михаилъ Ивановичъ. — Теперь мы и безъ запоровъ, и безъ стекла!

— Не въ часъ взялся. Это домовой, сударь, подшалилъ. А только вы не обижайтесь. Теперича если взять подушку и заставить ею вотъ это самое мсто…

— Вонъ отсюда! И чтобъ духу твоего здсь не было! — затопалъ на дворника раздраженный Михаилъ Ивановичъ.

Дворникъ не уходилъ. Онъ стоялъ посреди комнаты, разводилъ руками и говорилъ:

— Ну, господа! Поищи другихъ такихъ безпокойныхъ господъ.

Его вытолкали за дверь.

Черезъ часъ семейство, забивъ гвоздями об двери и заткнувъ дыру въ стекл подушкой, а также наставивъ отъ воровъ везд капканы изъ мебели, улеглось спать.

Сонъ былъ тревожный.

1908