Приемная мать

Снова вечер. Воспитательница отправила малышей умываться, а сама пошла на половину мальчиков. От взгляда Весты ничто не ускользает. И я никак не могу сосредоточиться на книге и все поглядываю на свою «подопечную». Хотя только что поддалась на ее «чест­ное слово родины» и старалась защитить ее от нападок, все же у меня нет к ней настоящего доверия.

Я заметила, что она опять раз-другой потерла своей ручонкой шею, а до ушей и не дотронулась. Знакомая картина. Я тихонько подошла к ней сзади, взяла ее маленькую, мокрую руку, намылила и помогла вымыть уши и шею. Ручонка, которую я направляла, была жест­кой и упрямой. Мне пришлось приложить усилие, чтобы преодолеть ее сопротивление. Отходя от Сассь к столу, я слышала, как она что-то ворчала себе под нос. Я сделала вид, что ничего не заметила. Но тут ма­ленькая Айна, умывавшаяся рядом с Сассь, восклик­нула с нескрываемым возмущением:

— А-а, Сассь сказала «черт»!

— Не сказала, — с привычным спокойствием возра­зила Сассь.

— Сказала, да, сказала!

— Не сказала!

Они спорили все громче и громче, повторяя каждая свое, и когда, наконец, достигли самых высоких и звон­ких нот, Сассь вдруг схватила свой таз и прежде, чем кто-либо из нас успел опомниться, молча выплеснула всю воду на маленькую Айну.

— Но-н-оо, Сассь! — дружно ахнули мы. — Что ты наделала?

Сассь стояла, как маленькая богиня мщения, непоко­лебимая и величественная в своей правоте.

— А чего она вечно жалуется!

Айна всхлипывала и кричала, захлебываясь от обиды.

— Вот и пожалуюсь! Теперь-то уж обязательно пожалуюсь. Как только воспитательница придет, я все расскажу. И то, как ты каждый день таскаешь из сто­ловой хлеб! Тебя еще и из школы выгонят!

— Жалуйся! Кто твоих жалоб испугается. Беги, жа­луйся. Беги, беги! — и, подняв кулачки, Сассь стала наступать на Айну с таким видом, что я быстро засло­нила ее собой.

— Ты сама воруешь, дурочка! — не отступала Сассь, — хлеб может каждый брать, сколько душе угодно. И никого это не касается. Бери тоже, если тебе завидно. Завидущая! Ябеда!

Я принялась поскорее вытирать Айну, а сама не спускала глаз с Сассь. Что-то она уж очень разволно­валась, просто вышла из себя. Ее подбородок и плечи тряслись, как в лихорадке. Такой я ее еще никогда не видела. Я накинула ей на плечи полотенце.

— На, вы­трись хорошенько!

Мне показалось, что она изо всех сил мужественно борется со слезами. И ее узкие, худенькие, как у птички, плечи так жалко сгорбились, что я протянула руку, обняла ее и хотела притянуть к себе. Но она резко вырвалась, словно моя рука жгла и колола ее. При этом она так дико взглянула на меня из-под своих черных бровей, что я просто похолодела. Своенравная и строп­тивая, уж такая она и есть. Может быть, Веста и права — и Сассь надо просто как следует всыпать, а добрые слова и ласка на нее не действуют — так я, рас­серженная, думала в ту минуту.

А тем временем Марелле, внимательно наблюдавшая за событиями, видимо, успела сделать свои выводы и вдруг спросила удивленно и испуганно:

— Сассь, так ты все-таки сказала «черт?»

— Черт! Черт! Черт! — закричала Сассь. — Да, ска­зала! И что вы можете мне сделать? Все ругаются. И вы ругаетесь и говорите глупости. Веста сказала, что мы соплячки...

— Сассь! — попыталась перебить я, хотя Сассь и была в чем-то права, все же нельзя было ей позволить продолжать в том же духе. К тому же здесь была ма­ленькая Айна. Я уже надела на нее сухую ночную рубашку и сейчас старалась отправить ее спать. Уже в дверях она заявила:

— Завтра все расскажу, тогда увидите!

— Иди уж, иди! — я тихонько подтолкнула ее в ко­ридор и закрыла за ней дверь. Сассь и другим малышам тоже надо было идти спать. Я стала вытирать пол. Без­условно, тут я допустила ошибку. Потому что Веста не замедлила поучительно заявить, что Сассь должна была это сделать сама. Словно я этого не понимаю! Только ведь Сассь своими маленькими ручонками просто раз­везет грязь, и потом все разнесут ее по всему полу, что уже и случилось, и комната будет похожа на хлев. При­мерно так я возразила на замечание Весты, продолжая вытирать пол.

— Конечно, некоторые считают, что здесь не что иное, как хлев, — не отставала Веста. Я решила следо­вать примеру Роози и промолчала. Впервые в жизни я попробовала на всякий случай засвистеть. Но и это не получилось, потому что, оказывается, правильно сви­стеть еще труднее, чем петь. К тому же Веста опять истолковала это по-своему.

— Ох, до чего же мы высокомерны. Нам абсолютно наплевать на то, что говорят люди!

И снова вмешалась Лики. Своим чуть насмешливым тоном она сказала примирительно:

— Оставь Кадри в покое. И чего ты придираешься ко всем по любому пустяку.

— Ах, значит, я придираюсь! Благодарю! Выходит, что и правду сказать уже нельзя. Обидели твою Кадри, не так ли? Только скажи-ка мне, кто это говорил про эту самую Кадри, что она задается. Воображает о себе больше всех! И к тому же носится со своими запи­сями и...