Приемные дети войны

— А теперь слегка поутюжим их… — Лобозов повел звено "петляковых" к земле. На бреющем полете пронеслись бомбардировщики над головами гитлеровцев. Нити трассирующих пуль будто выткали кружева на автомашинах, повозках, бронетранспортерах. Впереди мелькнула машина с антеннами, плохо замаскированная зелеными ветками.

— Узел связи, — подсказал Грималовский.

— Сейчас достанем.

Но лобозовский пулемет смолк на самой торжественной ноте.

— Боекомплекту — амба. Поехали домой, — Лобозов потянул на себя штурвал, набирая высоту.

— Толик, песню.

Но радист отчего-то молчал, не реагируя на вызов.

— Варгасов, что с тобой? — хрипло крикнул Грималовский, боясь услышать в ответ лишь сухие потрескивания электрических разрядов.

— Я ранен…

— И молчал? — взорвался Лобозов.

Он заерзал в кресле, взглянул на штурмана, словно выспрашивая решение. И уловив его в глазах друга, взялся за сектор газа — скорость возросла.

— Давай курс на ближайший аэродром.

Внизу выплыл Джанкой. Лобозов вел машину по кругу с выпущенными шасси, прикидывая, как бы помягче посадить самолет. Грималовский одну за другой послал в воздух несколько красных ракет, сигналя о бедствии.

"Пешка" пошла вниз и у самого посадочного знака коснулась колесами летного поля. Даже здесь, когда помощь близка, Лобозов расчетливо экономил время: не закончив пробег на посадочной полосе, он повернул машину влево, увеличил обороты моторов и понесся к месту старта. Это было явным нарушением правил аэродромной службы. Навстречу "Пе-2" выбежал руководитель полетов, поднял вверх скрещенные красные флажки — стой! Резко нажав на тормоза, летчик выключил моторы. Спрыгнув на землю, Грималовский метнулся к хвосту бомбардировщика.

Следом за ним к кабине стрелка-радиста подбежал Лобозов. Опираясь затылком на пулемет, Варгасов незрячими глазами смотрел вверх. На левой стороне груди были скрещены его руки, и сквозь пальцы сочилась кровь…

Двери операционной отворились. Медсестра выкатила коляску с Варгасовым. Его по-ребячьи, припухшие губы пересохли. Видимо, операция далась нелегко.

— Ну как? — бросились летчики к девушке.

Но вместо нее ответил Варгасов:

— Порядок… Еще полетаем… На Берлин…

— Тише, — вмешалась медсестра и обернулась к летчикам. — Не растравляйте его. Послеоперационный период — это серьезно. Ему отдыхать надо.

— Пойдем к хирургу, — решительно заявил Лобозов, когда коляска с другом скрылась за поворотом коридора.

Врач стоял посреди операционной, срывая с рук неподатливые резиновые перчатки. Он не стал дожидаться расспросов.

— Счастливчик ваш друг, ничего не скажешь. Пуля прошла навылет в пяти миллиметрах от сердца. Еще немного — и поминай как звали. А так, месячишко на койке — и опять в небо.

Сидя в самолете, Лобозов медлил со взлетом, словно обдумывая трудную задачу. В кабине было неуютно и непривычно тесно.

Грималовский до сих пор как бы ощущал на себе настойчивый взгляд радиста, а наушники шлемофона будто доносили до него подавленный голос Варгасова: "Куда же вы, ребята?"

— Слышь-ка, Вася, — не выдержал он. — Теперь Толику усиленное питание требуется — сколько крови потерял.

— Врачи это не хуже нашего знают.

— Какая там еда, суп-каша… Отвезем ему на всякий случай бортовой энзэ. Все-таки шоколад, сгущенка, печенье.

— Дело говоришь, — обрадовался летчик. — К тому же, может, удастся повидать его.

На аэродромной эмке они вновь прибыли в госпиталь. Незамеченные медперсоналом, пробрались к палате друга. Заглянули в нее сквозь замочную скважину: Варгасов лежал на взбитых подушках, рядом на тумбочке, у изголовья, стояла ваза с цветами. Вокруг раненого суетились девчата в белоснежных одеяниях.

"А хирург прав, — подумалось Грималовскому. — Скучать ему не дают".

Летчики ввалились в комнату, пряча смущение в широких улыбках.

— Батюшки мои! — всплеснула руками нянечка. — Без халатов… Кто разрешил?

— Хирург, — нашелся Лобозов, заметивший, пока шел по коридору, на дверях светящуюся табличку: "Тише. Идет операция".

— Ах, хирург, — зарумянилась женщина. — Сейчас принесу халаты.

Облачившись в халаты, летчики принялись выгружать принесенные запасы.

— Постойте, — вмешался Варгасов, — это ведь бортпаек, энзэ.

— Был энзэ, а теперь дэпэ. Надеюсь, ясно? — пробасил Лобозов. — И не возражать. Лучше расскажи, как себя чувствуешь, а то у нас считанные минуты. Долго ли собираешься оставлять экипаж вдовым?

Варгасов, покусывая губы, молчал, словно собираясь с силами. Запинаясь, морщась от боли, он коротко ответил:

— Братцы, чистили сейчас мне грудь наподобие того, как я — пулемет. Приятного мало… — он помедлил. — Так что будьте внимательны, не подставляйте себя под пули…

А время неумолимо бежало вперед, потикивая секундной стрелкой: "по-pa, по-ра".

— Пока, дружище, — сказал, поднимаясь со стула, Грималовский. — Держись, еще полетаем на Берлин. Обязательно полетаем.

— Не подставляйте себя под пули, — повторил им на прощание Варгасов…