Приемные дети войны

Они с волнением вслушивались в сводки Совинформбюро, и четкий левитановский голос, перечисляющий количество взятых военнопленных и уничтоженной вражеской техники, был для них самой красочной музыкой.

Но им было мало знать только о потерях гитлеровских армий, об успешном развитии наступления, им хотелось выяснить, как сами немцы относятся к небывалому для гитлеровцев поражению под Москвой. И однажды они получили ответ на этот вопрос.

Как-то над аэродромом появилось два "мессершмитта", собравшихся, видимо, уничтожить наши бомбардировщики на земле. Но меткий огонь зенитчиков нарушил замысел врага. У ведущего самолета забарахлил мотор, и он, не выпуская шасси, пошел на посадку. Ведомый взмыл свечой ввысь и, сопровождаемый огнем батарей, стал улепетывать.

Выхватывая на ходу пистолеты, севастопольцы бросились к летчику, вылезшему из кабины. Им оказался рослый детина с усыпанным крупными веснушками лицом, будто он перед вылетом усердно потчевал себя гречневой кашей, а вымыться позабыл. Воровато пряча взор, ни на кого не глядя, он снял с пояса оружие и, передавая его набежавшим офицерам, твердил:

— Гитлер капут… Майн гот! Нихт шиссен. Москау шист фатерланд. — И ткнул себя указательным пальцем в висок.

Что означал этот жест?

— Наступление под Москвой — это выстрел в висок фатерланду, — перевел Грималовский.

На допросе немец признал, что после такого удара фашистской Германии трудно будет оправиться. Солдаты и офицеры опасаются, как бы оно не стало началом конца.

— Опасаются — это не то слово, — заметил Лобозов. — Мы постараемся их поскорее убедить в этом!

В тот же вечер состоялся сеанс "агитационной работы".

Группа "петляковых" взяла курс на Сарабуз. Маскируясь в облаках, самолеты скрытно приблизились к аэродрому и обрушили на него точный бомбовой удар. На земле были уничтожены и повреждены семь вражеских машин, так и не успевших подняться в воздух.

Шли дни беспрерывных боев. Моторы не успевали остывать. Летчики проводили в небе больше времени, чем на земле.

Перед лобозовским экипажем была поставлена очередная задача: произвести разведку занятого немцами аэродрома Саки. В пещере, скрытой в скале, летчик со штурманом изучали аэрофотоснимки. Варгасов готовил радиокод для передачи разведданных. Внезапно по канату, служащему для сообщения с поверхностью, кто-то спустился.

Грималовский с удивлением увидел незнакомого летчика. Это был атлетически сложенный человек среднего роста, на котором ладно сидел синий комбинезон.

— Вася! — радостно воскликнул тот, разглядывая Лобозова, сидящего к нему вполоборота. — Дорогой! Вот так встреча!

Он бросился навстречу Лобозову и заключил его в крепкие объятия.

Варгасов придвинулся к Грималовскому и шепнул на ухо:

— Это ведь генерал Остряков. — И уже назидательно добавил: — Страна должна знать своих героев.

Грималовский много слышал о командующем Военно-воздушными силами Черноморского флота, но видеть его довелось впервые. Из рассказов Лобозова он знал, как храбро сражался в небе Испании Николай Остряков, в экипаже которого Лобозов был стрелком-радистом.

И вот судьба снова свела их вместе — старшего лейтенанта и генерала.

На войне время не принадлежит людям. Казалось бы, такая долгожданная встреча, как тут не наговориться вволю. Но… пора на взлет.

Запустив моторы, Лобозов поспешно поднялся в воздух, ибо немецкие дальнобойные батареи из района Бельбека тотчас, с появлением на аэродроме самолета, открывали пальбу. Еще не были убраны шасси, как взлетное поле покрылось воронками.

На подходе к Саки командир предупредил штурмана:

— Смотри не просчитайся, хорошенько запомни расположение самолетов. Сам будешь докладывать командующему. Учти, Остряков любит точность.

Грималовский понимающе улыбнулся. Ему понятно волнение друга. Перед прежним командиром, выведшим его в авиаторы, не хочется опростоволоситься. Впрочем, ошибки быть не должно: если глаз подведет, фотоаппарат поправит.

…Не успели разведчики доложить в штабе данные о расположении сил противника, как снова пора на вылет — теперь уже на бомбежку аэродрома Саки.

Эскадрилью догнал сам командующий — душа летчика не вытерпела, усадила за штурвал.

Над Саки Пе-2 появились внезапно со стороны моря и солнца, на высоте трех тысяч метров. Гитлеровцы не успели даже отреагировать на их появление. Меткий удар поразил пять вражеских самолетов.

— Спасибо, орлы, за отличную работу! — прозвучала в наушниках благодарность генерала.

Но бой еще не был завершен. Над Херсонесским маяком барражировали "мессершмитты-109".

На этот раз генерал Остряков сам повел группу прикрытия в атаку. Не выдержав напора, гитлеровцы бросились врассыпную, потеряв один самолет.

Кто бы мог подумать, что это было последнее сражение прославленного аса. Он погиб под бомбежкой на крымской земле.

Глава VIII