Приемные родители

Серёга сначала хотел взять две отдельные комнаты. Потом подумал — думал, кстати, долго! — и додумался, что это будет странно: супруги, живущие раздельно. А потом оказалось, что в гостинице вообще всего два номера и оба, как на подбор, двухместные!

— А-а… can I look both? — обратился он к консьержу.

— А? — переспросил тот, и Серёга, подумав, что парень не только подслеповат, но и глуховат, повторил громче:

— Сan I look both?

Глаза за стёклами очков расширились и теперь почти совпадали с оправой. Парень поднял руки, словно ему скомандовали "хэнде хох":

— А-а?

Странно. Только что разговор шёл нормально, а тут приступ внезапной глухоты.

— CAN I LOOK BOTH?! — проорал Серёга, и бедный парень трясущимися руками полез куда-то под стол.

Лавров заинтересовался, подошёл ближе.

Парень задрожал, втянул голову в плечи, позвенел чем-то под столешницей.

Посмотрел на Серёгу. Ну прямо Кот-в-Сапогах из "Шрэка"!

Трясущимися руками высыпал на стол пригоршню монет и выложил смятый пучок бумажных денег. Жалобно прошептал:

— Вот… вот всё, что есть, только не убивайте меня, пожалуйста… это, донт шут, вот… плиз.

Серёга рухнул на диван, пружины взвизгнули, и одна из них пребольно ужалила мучителя в уязвимую точку — и завизжал уже Лавров, пронзительно и тонко.

Парень между тем рванул на выход, но второпях вместо того, чтоб распахнуть дверь наружу, принялся дёргать и тянуть её на себя.

Серёга подошёл к нему, хлопнул по плечу и даже не дал рухнуть на пол, придержав за локоть.

До Лаврова дошло, что случилось! Он сам не заметил, как заговорил по-английски.

Ну, ничего. Вроде, так и собирались. Он же сейчас иностранец, типа.

— Ты покажи мне комнаты. Я об этом просил. Ну… деньги, если тебе не нужны, я могу тоже взять.

— Нет-нет! Нужны! — парень подбежал к столу и шустро попрятал деньги. — Извините, пожалуйста, я думал, вы грабитель.

— Стал бы грабитель с тобой лясы точить, про комнаты трепаться?

— Стал бы, — горестно вздохнул консьерж. — Ещё как стал бы. А потом бы пшик из баллончика, и пока я глаза протираю, тык тупым предметом по черепу, я бы брык, а он бы раз — и вынес бы всё отсюда.

— Всё? — с сомнением огляделся Серёга.

С минуты первого взгляда ничего стоящего к обстановке не прибавилось.

— Всё, всё.

— Ну, за диван, я думаю, ты мог бы и не волноваться. Его всё равно клопы назад притащат!

Парень содрогнулся и покраснел:

— К-какие к-клопы? Н-нет у нас… и-и не было… и-и нет…

Лавров прищурился и покачал головой. Молча.

Консьерж пошёл белыми пятнами и пролепетал:

— Ну… были, были… но давно!

Под пристальным взглядом очень молчаливого Серёги он медленно выдавил:

— С месяц назад… но мы их травили!

— Всё с вами ясно! — вынес вердикт Лавров. — Но альтернативы нет, поэтому… веди смотреть комнаты!

Зинаида Андреевна уставилась на Алёшку так, словно у него внезапно выросла вторая голова — он даже потрогал плечи и макушку, а мало ли. Однако второй головы не обнаружилось, а, когда он шагнул вперёд, чтобы выйти из кухни, воспитательница снова схватилась за сердце и отшатнулась. Открыла рот — не иначе, спрашивать, каким ветром занесло пятилетку Иванова на кухню — ну Алёшка и припустил. От греха подальше! Бегать он умел и любил, бегал часто и подолгу, даже когда его не гоняли Алфёрка сотоварищи.

Да, вот только совестно потом будет подходить к Зинаиде, просить назад свои рисунки и поделки. Ведь спросит же, почему удрал… и ей он не сумеет соврать, что заглянул на запах, а расскажет, что гулял в дальнем парке, потом шпионил под ящиками… ладно, потом что-нибудь придумает.

Выбежав на улицу, Алёша перешёл на медленный шаг. Побрёл мимо песочниц и скамеек, вспоминая странную женщину, которая откуда-то знала его имя. И вообще, получается, многое о нём знала.

"А ты лошадок любишь?"

Алёшка любил лошадок. Очень. Но…

В каждой чёрточке лица той женщины сквозило что-то неправильное. Если б его попросили объяснить, он не смог бы. Только вспоминал, как на прошлый новый год к ним в детдом приезжали клоуны, у троих были разрисованы лица (и Алёшка их испугался), а двое влезли внутрь специальных костюмов, которые их сделали большими зайцами, белым и рыжим. Зайцы говорили смешными голосами, но выражения плюшевых мордашек не менялись. А у этой женщины, вроде, и лицо менялось, но почему-то при виде неё сразу вспомнились куклы-зайцы. Алёша понимал, что это глупости всё, но…

Белая женщина — белые шорты, белая майка — Белый Заяц! — шла ему навстречу.

— Привет, — улыбнулась она.

— Здравствуйте… — пробормотал Алёша, уставившись на её белые, ну просто белоснежные ботинки.

— Вот, — развела она руками. — Решила вернуться, поговорить с Вахитом… то есть, Аязом. Знаешь, где его кабинет?

— Ага…

— Проводишь?

— Ага…

— Веди!

Алёша посмотрел на неё ещё раз, медленно поднимая взгляд по загорелым голеням, стрелкам на шортах, цепочке блёсток на майке…

Алёшке понравились новогодние зайцы, и он, робко улыбнувшись Белой Женщине, протянул ей руку:

— Идёмте!

Артур смотрел на Алёшку — а видел Маратика.