Приемный покой

Небольшой разрыв в десять лет ничтожно мал для истории человечества, но достаточно весом для истории отдельного человека. Конечно, когда ещё не начались времена, что никогда не закончатся, люди пребывали в своей земной ипостаси чуть дольше, чем сейчас. Адам прожил девятьсот тридцать лет, не дотянув какой-то смешной семидесятник до почётного «миллениума». Родил сына Сифа на сто тридцатом году своей жизни. Сиф жил восемьсот семь лет и стал отцом раньше – всего-то в возрасте ста пяти лет. Сын Сифа и внук Адама Енос прожил восемьсот пятнадцать лет, познав радость отцовства в вовсе смешном возрасте – какие-то мальчишеские девяносто. Каинан, переплюнувший своего отца в сроке земной жизни на двадцать пять лет, родил Малелеила и вовсе в семидесятник. Иаред, Енох, Мафусал и Ламех тоже на продолжительность жизни не жаловались и детей клепали в несолидном возрасте. Потом родился Ной и, то ли осмотрительно предохранялся, то ли сил не оставалось после возделывания земли, проклятой Господом, на всякие глупости, но отцом он стал, в отличие от легкомысленных родственников, в весьма солидном возрасте – пятьсот лет. Зато выдал на гор'a сразу и Сима, и Хама, и Иафета.[106]

Представляете, как они все друг другу за столько лет, вернее сказать – столетий, надоели? А уж если учесть то обстоятельство, что и жило всё это семейство, рожавшее не только сыновей, но и дочерей, бок о бок, со всеми своими трудовыми буднями и бытовыми дрязгами… Волей-неволей начнёшь понимать истинные причины Вселенского Потопа. А Ною Боженька строительство Ковчега поручил, видимо, за трудолюбие и обдуманный подход к делу воспроизводства себе подобных. Но это уже совсем другая история, а люди сейчас столько не живут. Хорошо это или плохо? Не знаю. Знаю, что раньше жили – сколько заповедано. Теперь – сколько сможешь.

Евгению Ивановичу Иванову к моменту описываемых событий было хорошо. Всё так же хорошо, как в тот вечер «с видом на субботу». Ему исполнилось всего тридцать четыре года. И у него была обожаемая красавица жена Маша Иванова, чудесная семилетняя дочь Анечка Иванова, отдельная трехкомнатная квартира в почти историческом центре города. За истекшие десять лет он успел стать врачом высшей квалификационной категории, защитить кандидатскую диссертацию на сложно выговариваемую тему по специальности «акушерство и гинекология» и утвердиться в должности заведующего обсервационным отделением родильного дома.

Жена его, Мария Сергеевна, некоторое время назад ушла из клинической медицины – ей там стало слишком. Слишком много всего. Она была так счастлива, что чужие жизни перестали быть ей интересны, даже в качестве ремесла. Недолго она работала в фармацевтической фирме, но кое-что ей там было ох как не по вкусу, не по характеру и не по убеждениям. Позже у неё обнаружились, вернее развились, иные таланты. Они не помешали ей стать руководителем отдела комплексных проектов в солидной фирме «Вестфалия», эксклюзивно торговавшей медицинским оборудованием от самых известных производителей по всему миру.

Глава компании очень ценил Марию Сергеевну Иванову за медицинские «лейблы» – кандидатом медицинских наук она всё-таки стала, а также за умение уговорить любого покупателя, порой даже не раскрывая рта. Что делало её работу настолько коммерчески эффективной, что и зарплата, и бонусы со сделок регулярно росли.

Маша стала ещё сногсшибательнее красива, что оказалось не так уж и бессмысленно во всё ещё преимущественно мужском мире бизнеса. Причём на уровне исключительно визуального воздействия. Как тут не согласиться с тем, что красивые люди действительно более успешные! Не зря же, в конце концов, их такими создали! Её пожизненное детское беспокойство никуда не ушло. Просто приняло более конструктивно упорядоченные формы. Поэтому в свободное от работы время она… писала.

Её первый роман «Вестфалия», – ну как тут не вспомнить старика Вольтера,[107] – вышедший под псевдонимом «Евгений Иванов», имел весомый читательский (читай всё тот же «коммерческий») успех. Материал был её, иные мысли – Женькины, рукопись в издательство отнесла мама Лена, сначала поправив стилистические ошибки, орфографические огрехи, пунктуационные неполадки и «на автомате» переведя её на английский и французский, что чуть позже оказалось очень кстати.

Некий E. Ivanov (ходили слухи, что на самом деле это женщина) в англоязычной и франкоговорящей ипостасях издавался куда тиражнее, чем на родине. Его язвительные, легко читаемые антиутопии вызывали восторг как «интеллектуальной», так и широкой публики. Первые были довольны «глубиной метафизического подхода», вторые тем, что «вроде и не детектив, а интересно».