Приемыш черной Туанетты

Доброе темное лицо Селины отражало возбуждение, глаза были красны. Лилибель в лучшем костюме, доставшемся от Филиппа, ухмылялся и вращал белками, поддерживая на голове большую картонную коробку.

Завидев Филиппа, Селина подбежала к нему и заключила в мощные объятия мальчика вместе с клеткой и «детьми» отца Жозефа.

– О, о! – рыдала она, – ты в самом деле уезжаешь! Ах, ах, дитя мое, будем надеяться, что мы с Деей дождемся твоего возвращения!

– Я скоро вернусь, Селина, – бодро ответил Филипп, освобождаясь из ее объятий и вытирая с лица ее слезы. – Я скоро возвращусь, не правда ли? – и он вопросительно взглянул на Эйнсвортов.

Те утвердительно кивнули.

– Мы вернемся к зиме, если все будет благополучно.

– А вот, дитя мое, – продолжала Селина, успокоенная обещанием, – тебе на дорогу пирожок, который может долго сохраняться. Кто знает, будут ли у тебя на новом месте пироги. А тут в мешочке цукаты.

– О, благодарю вас, Селина! – говорил Филипп, тронутый ее добрыми чувствами.

– Отдай все это носильщику, Лилибель, – приказала мальчику Селина. – Он положит коробку к вещам Филиппа. И вы, сэр, – обратилась она к мистеру Эйнсворту, – с супругой не откажитесь отведать моего пирога.

Мистер и миссис Эйнсворт поблагодарили Селину и пожелали ей всего доброго. Затем они простились с Деей. Нежно обняв девочку и целуя, оба шептали:

– Не забывай нас, дитя, – мы скоро привезем Филиппа обратно.

Наступил момент расставания. Поезд готов был к отправлению, оставались последние прощальные слова. Филипп, взяв руку Деи, улыбнулся дрогнувшими губами, подавляя рыдание. Он не мог заплакать. Слезы явились позже.

– Мне пора в вагон, Дея, стой здесь, отсюда ты будешь хорошо видна. И не плачь, когда уеду. Я скоро вернусь, – он говорил быстро и уверенно: – Я должен вернуться, привезти «детей» отца Жозефа. До свидания, Дея! – И он поцеловал ее. – До свидания, Селина! До свидания, Лилибель! – Не оглядываясь, бледный и взволнованный, Филипп вскочил в вагон.

Селина приложила платок к глазам и рыдала, Дея закрыла лицо руками, а Лилибель сопел, вытирая глаза кончиком фартука Селины. Такую сцену прощания увез с собой Филипп, когда поезд тронулся.

Когда поезд почти скрылся, Дея подняла голову и поймала прощальный взгляд Филиппа, он высунулся из окна вагона, кудри его развевались, он улыбался и кланялся. Еще мгновение – и черты лица мальчика растворились. Так Филипп Туанетты отправился в новый, неведомый путь.

Глава XVII Маленькая наследница

В изящной гостиной красивого дома на одной из улиц Нью-Йорка сидели две пожилые дамы. Каждой из них было около семидесяти лет, но благодаря богатым нарядам они выглядели моложе своего возраста. Одна из них была миссис Эйнсворт, мать художника, другая – ее приятельница, недавно вернувшаяся из-за границы, где жила довольно долго.

Миссис Эйнсворт, или мадам Эйнсворт, как ее обычно называли из-за продолжительного пребывания во Франции, была красивая старуха, высокая, стройная, немного суровая, с непреклонным выражением лица, холодными голубыми глазами, которые, казалось, пронизывали насквозь того, на кого смотрели немилостиво. После смерти мужа она осталась молодой вдовой с тремя детьми, имела большое состояние. Филипп, старший сын и любимец матери, двадцатипятилетний капитан, в числе первых добровольцев вспыхнувшей гражданской войны пошел во главе своего полка, но домой не вернулся. Эдуард, второй сын, художник, и Мария – миссис Ван Норком, которая, как и ее мать, осталась богатой вдовой с единственным ребенком – девочкой, наследницей громадного состояния. Девочку звали Люсиль.

Старые леди говорили быстро и увлеченно. Дружившие со школьной скамьи, они не встречались несколько лет, и в своей беседе переходили с одного предмета на другой: воспоминания, семейные истории, будничные дела…

– Итак, Мери уехала на зиму в Ниццу и оставила свою маленькую наследницу с вами? – спрашивала гостья.

– Да, – отвечала мадам Эйнсворт со вздохом. – Бедная Мери совсем больна, доктор настоял на ее отъезде, но мы не хотели подвергать Люсиль опасностям морского путешествия и перемене климата. Подумайте – такой хрупкий ребенок и такое громадное расстояние! Что если с ней что-нибудь случится!

– Я слышала, Эдуард живет как художник? – говорила гостья.

– Да. Бедный Эдуард! – и в голосе матери зазвучали грустные нотки. – Он никогда не умел зарабатывать деньги, зато отлично умеет тратить их, а Лаура немного… немного… как бы это сказать, – и она остановилась, подыскивая подходящее слово. – Она очень любит скитальческую жизнь. Я не удивляюсь ей, но Эдуард? Откуда у него эта цыганская жилка?

– О, совсем не надо родиться с такими вкусами, их можно развить, – заметила приятельница. – Вероятно, потеря сына сильно повлияла на них?

– Она повлияла даже на их рассудок. Как вы думаете, что они сделали, даже не посоветовавшись со мной?

– Не представляю себе. Что же именно? – спросила гостья нетерпеливо, наклоняясь вперед.