Приезжий

— Старшая, — пояснил хозяин. — Грызет гранит науки. Уважаю теперешнюю молодежь, честное слово. Ваше здоровье!

— Спасибо.

— Мы ведь как учились?.. Кхах! Мамочка, у тебя где-то груздочки были.

— Ты же не любишь в маринаде.

— Я — нет, а вот Игорь Александрович попробует. Местного, так сказать, производства. Попробуйте. Головой понимаю, что это, должно быть, вкусно, а — что сделаешь? — не принимает душа маринад. В деревне вырос — давай все соленое. Подай, мама.

— Так что там — про молодежь?

— Молодежь? Да… Вот ругают их-такие-сякие, нехорошие, а мне они нравятся, честное слово. Знают много. Ведь мы как учились?.. У вас высшее?

— Высшее.

— Ну, примерно в те же годы учились, знаете, как это было: тоже давай! давай! Двигатель внутреннего сгорания? — изучай быстрей и не прыгай больше. Пока хватит — некогда. Теперешние — это совсем другое дело. Я чувствую: старшей со мной скучно. Я, например, не знаю, что такое импрессионизм, и она, чувствую, смотрит сквозь меня…

— Выдумываешь, Николай, — встряла женщина. — У тебя — одно, у ней другое. Заговори с ней о своих комбайнах, ей тоже скучно станет.

— Да нет, она-то как раз… Она вот тут на днях мне хоро-о-шую лекцию закатила. Просто хорошую! Про нашего брата, инженерию… Вы знаете такого — Гарина-Михайловского? Слышали?

— Слышал.

— Вот, а я, на беду свою, не слышал. Ну, и влетело. Он что, действительно, и мосты строил, и книги писал?

— Да вы небось читали, забыли только…

— Нет, она называла его книги — не читал. Вы художник?

— Что-то вроде этого. Сюда, правда, приехал пописать. Тире отдохнуть. Мне у вас очень понравилось.

— У нас хорошо!

— У нас тоже хорошо, но у вас еще лучше.

— Вы откуда?

— Из Н-ска.

— Я там, кстати, учился.

— Нет, у вас просто здорово!

Женщина с тревогой посмотрела на гостя. Но тот как будто даже протрезвел. И на лице у него опять появилось ироническое выражение, и улыбка все чаще вспыхивала на лице — добрая, ясная.

— У нас, главное, — воздух. Мы же — пятьсот двадцать над уровнем моря, — рассказывал хозяин.

— Нет, мы значительно ниже. Хотя у нас тоже неплохо. Но у вас!.. У вас очень хорошо!

— Причем учтите: здесь преобладают юго-восточные ветры, а там никаких промышленных предприятий.

— Да нет, что там говорить! Я, правда, предпочитаю северо-восточные ветры, но юго-восточные — это великолепно, И там никаких промышленных предприятий?

— А откуда? Там же… эти…

— Нет, это великолепно! А как у вас с текущим ремонтом?

Хозяин засмеялся:

— Во-он вы куда!.. Нет, тут сложней. Могу только сказать: юго-восточные ветры на текущий ремонт влияния не оказывают. К сожалению.

— А вал? Собственно говоря, как с валом?

— Вал помаленьку проворачиваем… Скрипим тоже.

— Вот это плохо.

— Я вам так скажу, дорогой товарищ, если вы этим интересуетесь…

— Коля, за тобой заедут? А то будут ждать…

— Козлов заедет. Если вы уж этим заинтересовались…

— Коля, ну кому это интересно — текущий ремонт, вал?

— Но товарищ же спрашивает.

— Товарищ… просто поддерживает беседу, а ты на полном серьезе взялся… Не будет же он с тобой об импрессионистах говорить, раз ты ничего в этом не понимаешь.

— Не на одних импрессионистах мир держится.

— Не перевариваю импрессионистов, — заметил гость. — Крикливый народ. Нет, вал меня действительно очень интересует.

— Так вот, если вам это…

— Ольга идет.

Гость, если бы за ним в это время наблюдать, заволновался. Привстал было, чтобы посмотреть в окно, сел, взял вилку, повертел в руках… положил. Закурил, Взял было рюмку, посмотрел на нее, поставил на место. Уставился на дверь.

Вошла рослая, крепкая, юная женщина. Она, как видно, искупалась, и к ее влажному еще телу местами прилипло легкое ситцевое платье, и это подчеркивало, сколь сильно, крепко, здорово это тело.

— Здравствуйте! — громко сказала женщина.

— Оля, у нас гость — художник, — поспешила представить мать, Приехал поработать, отдохнуть… Игорь Александрович.

Игорь Александрович поднялся, серьезно, пристально глядя на молодую женщину, пошел знакомиться.

— Игорь Александрович.

— Ольга Николаевна.

— Игоревна, — поправил гость.

— Игорь!.. Игорь Александрович! — воскликнула хозяйка.

— Я не поняла, — сказала Ольга.

— Твое отчество — Игоревна. Я твой отец. В сорок третьем году я был репрессирован. Тебе было… полтора года.

Ольга широко открытыми глазами смотрела на гостя… отца?

С этой минуты в большом, уютном доме Синкиных на какое-то время хозяином сделался… гость. У него появилась откуда-то твердость, трезвость, И он совсем не походил на того беспечного, ироничного, веселого, каким только что был. Долго все молчали.

— Игорь… — прерывающимся голосом, отчаянно заговорила хозяйка, ты нашел! Ты сказал-это случайность… Нет, ты нашел! Это жестоко.

— Нашел, да. Я искал много лет. Случайность с домом… Синкина.

— Но это жестоко, Игорь, жестоко!..

— Неужели не жестоко — при живом отце… даже не позволить знать о нем. Вы считаете, это было правильно? — повернулся Игорь Александрович к Синкину.

Тот почему-то почувствовал себя оскорбленным.

— Сорок третий год — это не тридцать седьмой! — резко сказал он. Еще не известно…