Приглашение к счастью

Этой ночью в Петербурге неожиданно ударил заморозок. Около трёх часов ночи, у крыльца Нарвского пожарного депо, остановилась коляска без пассажиров. Извозчик, имевший богатырское сложение, не спеша покинул своё сиденье и настойчиво затрезвонил в дверь дежурного помещения. Через минуту он проник внутрь, без труда преодолев сопротивление заспанного дежурного. Ночной визитёр имел странный вид. Несмотря на то, что он был одет как извозчик, в нём без труда можно было опознать офицера. Главным образом по сапогам со шпорами и шашке, выставляющейся из-под кафтана. Туманный взгляд холодных голубых глаз говорил о том, что пришелец мертвецки пьян. Непонятно и удивительно было то, что он, хоть и замедленно, но довольно уверенно передвигался без посторонней помощи. Вызвав дежурного начальника, он положил перед ним сторублёвую купюру и загадочно произнёс

– У меня к Вам срочное дело, милейший.

Прожжённый брандмейстер, оценив взглядом весомость аргумента, понимающе кивнул.

Через полчаса, на пустынную Дворцовую площадь, въехал пожарный автомобиль и затих у Александровской колонны, на вершине которой, в матовом свете луны, златокрылый ангел осенял крестом спящий Санкт-Петербург. Сидящие в машине, с минуту, прислушивались к тишине и всматривались в безжизненные окна Зимнего, осиротевшего с тех пор, как Российский государь перебрался в Александровский дворец, под охрану гвардии.

– Не робей, братцы! Вперёд, с богом! – подстегнул пожарных Раевский.

Привычная работа, к тому же щедро оплаченная, была исполнена с достойным уважения профессионализмом. И огромная раздвижная лестница Гесте, уперлась в вершину «Александрийского столпа», у подножия, удивлённо взирающих на людей, крылатого творения месье Монферрана.

– Спасибо, братцы – поблагодарил кавалергард и, перекрестившись, начал восхождение.

– Умом тронулся – вполголоса предположил дородный брандмайор и, опасливо осмотревшись по сторонам, тоже перекрестился. – Господи, пронеси! – прошептал он, глядя на растворяющуюся в темноте высоты фигуру Раевского.

Впрочем, в эти дни беспокойная, одуревшая от шальных денег столица, наводнённая дельцами, разгульными купцами и аферистами, видела немало безумств, порождённых и поощряемых плебейским девизом: «Любой каприз – за ваши деньги».

Через пять минут беспокойного ожидания брандмайор решился подать голос.

– Эй, мил человек!

Не дождавшись ответа, он повторил попытку.

– Эй, поспешай, однако!

Высота хранила нервирующее безмолвие. Снизу, конечно же, нельзя было увидеть, что Раевский, приникший к ангелу, в долгом благоговейном поцелуе, уже не мог оторвать от него свои губы, крепко прихваченные заморозком.

      В это время, во внутреннем дворе Зимнего дворца, до сего момента сонного и безмолвного, проявилось настораживающее движение. Видимо часовой, некоторое время с интересом наблюдавший за происходящим, всё-таки решился побеспокоить караульного начальника. И старый прожжённый брандмайор нутром почувствовал едкий запах возможных неприятностей.

– Нет, милок, мы так не договаривались – вполголоса озвучил он свою мысль – Погоришь тут с тобой, только угли останутся. И, повысив голос, предупредил Раевского – Эй, наверху! Держись там шибче, мы вертаемся.

– Что рты то раззявили? Сымай лестницу! – прикрикнул он на своих подчинённых.

Пожарные вновь продемонстрировали завидный профессионализм и, вскоре их автомобиль исчез из вида кавалергарда, посылающего им вслед проклятия, с трудом шевеля ободранными, окровавленными губами.

Существует мнение, что безвыходных положений не бывает. Вряд ли, Раевский сейчас разделял это утверждение, потому что с высоты в двадцать саженей, не имея крыльев и помощи, благополучно спуститься было не возможно. Он с ужасом представил себе, какой скандал ожидает его с рассветом. Пьяный кавалергард – гордость и элита армии, оскверняет память героев Отечества 1812 года. Позор гвардии и посмешище столицы. По аналогии со словами императора Николая I – го, произнесёнными в день открытия Александровского монумента: « Монферран, Вы себя обессмертили!», можно было смело сказать: « Раевский, Вы себя обесчестили!».

В этот момент Владимир проснулся, к счастью, это был только сон. Он лежал на каком то диванчике, закинув обутые в сапоги ноги на подлокотник. Тяжёлые, беспокойные видения исчезли, но похмельная голова, мучительной болью, напомнила о изрядном количестве выпитого накануне. Князь с трудом заставил себя подняться, приняв сидячее положение. В полумраке комнаты, слегка разбавленном робким утренним светом, он осмотрелся. Судя по всему, это была гостиная. Тускло отливали серебром погоны мундира, висящего на спинке венского стула. Раевский встал и подошел к окну.

– Кажется, я в «Астории» – определил он по знакомому пейзажу за окном и задался вполне закономерным вопросом – Это сколько же я вчера выпил?

– Ведро, не меньше – прозвучал в голове злорадный ответ отравленного похмельем организма.