Приглашение в ад

Кто-то из ребятишек поставил за его спиной табурет, и Элиза тяжело взобралась на него, сравнявшись с Вадимом ростом. Пальцы ее, не отыскивая, тронули свежий шов — след недавнего пулевого ранения.

— Спи-и!..

Голос долетел словно издалека. Вадим так и не понял, кто это говорит — Элиза или кто другой, но команда оказала свое действие. Молочный туман заполнил голову, глаза сами собой закрылись, а от рубца искристыми ящерками вширь побежали язычки огня.

— Ты устал, ты на пороге…

Это снова говорила она.

— И сегодня ты потеряешь одного друга, но найдешь другого.

Он внимал, как ребенок внимает вечерней сказке.

— А, заболев, пойдешь туда, куда не заползают даже самые злые змеи…

Голос напоминал шелест ветра. Перед внутренним зрением Вадима промелькнула болотистая унылая равнина, чахлые ветви кустов, дымка испарений. И тотчас за картиной болота он вновь увидел комнату, в которой сидел, замершую у стены группу детей и неторопливо движущиеся старческие ручки Элизы. По спине, по затылку, по ноющему плечу. Впрочем… Уже и не ноющему. Девочка высасывала из него боль, гасила ее невидимой энергией. И там, где касались спины подушечки пальцев, мгновенно вскипал пузырек гноя и исчезал. Кожа Дымова явственно вздрагивала и шевелилась, тесня уродливую коросту шрама. Зуд нарастал, становился невыносимым, но дремотный жар продолжал сковывать тело, не позволял двигаться. И Вадим видел себя коброй, покачивающейся под наплывом мелодичных волн, видел свою кожу на плече — ожившую, смуглую, без единого пятнышка. Раны нет и не было. А было блаженство и чувство восхищения от возможности созерцать свое длинное змеиное тело — кусочек за кусочком до самого хвоста. А чуть дальше, у горизонта, невзрачной бороздой виднелись трубы заводов, стены зданий, купола бункеров и дворцов. Шлейф смрадного дыма на горизонте и караваны бредущих в никуда людей. То, что именовалось некогда цивилизацией… И тут же вдруг всплыло лицо Лебедя — умиротворенное, спящее — почему-то среди облаков. А Элиза вновь гладила и успокаивала Дымова, согревала спину. И он не отбрыкивался. Он готов был внимать каждому ее жесту и слову…

— Вадим! — чужие руки тормошили его. Дымов нехотя разомкнул веки, мутным взглядом обвел комнату.

Элизы поблизости уже не было. Перед ним стояли Ганисян и Роланд. Тот же Павел за тем же столом, пыхтя от усердия, пронзал иголкой очередную фотожертву.

— А где девочка?

— Ушла. Она ведь быстро устает. Попросила, чтобы минут пять тебя не тревожили. — Ганисян с любопытством указал на плечо. — Как твоя рана?

— Рана? — Вадим обхватил себя рукой, изумленно зашарил. — Ого, надо же! Как будто и не было ничего…

— Это Элиза, — авторитетно заявил Роланд.

— Но как? Каким образом она это делает?

— Если бы я знал… — Ганисян пожал плечами. — А главное — если бы я мог!.. Да я бы сутками работал! Из палат больничных не вылезал. У нас ведь тут тоже были лежачие. Она, милая, всех и подняла.

— Элиза… — Вадим ощутил вдруг, что губы его сами-собой расползаются в улыбку — точно такую же, какую он наблюдал недавно на лицах детей. В этом был какой-то неведомый код, какая-то своя загадка.

— Ума не приложу, что мы будем без нее делать. Ей ведь жить всего полгода. Она сама сказала. Прячем от нее зеркала, но это бессмысленно. Ускоренное старение, перекос в генах. Тут уж мы бессильны. — Ганисян расстроенно махнул рукой.

— Вот, значит, как? — Вадим рассеянно усадил Роланда на колени, прижал к груди. Это вышло непроизвольно, и с той же непроизвольностью ручонки Роланда обхватили его шею.

— Такой голос, такие глаза… Как же так?

Положение вещей еще не дошло до его сознания. Слишком уж буднично сообщил обо всем Ганисян. Буднично о страшном — именно таким образом приучилось говорить нынешнее население Воскресенска.

— Она не умрет, — зашептал Дымову в ухо Роланд. — Она только станет невидимой. Она это умеет. И будет за нами наблюдать сверху, будет лечить во сне. Она сама так сказала, а Элиза никогда не обманывает.

В шепот парнишки вклинился говорок Ганисяна:

— Глаза — да… А вот голос — тут ты, Вадим, ошибся. Впрочем, все мы поначалу ошибались. Видишь ли, в чем дело, — она немая. Но тот, кто хочет слышать, слышит. Такой вот, брат, фокус-покус…

Вадим гладил Роланда по голове, и вопреки всему незнакомое тепло продолжало омывать сердце — волна за волной. Словно какая-то часть Элизы поселилась в нем, продолжая свою врачебную помощь.

Тот, кто хочет слышать, слышит… Стало быть, он хотел? Наверное, да. Ведь услышал же! Все до последнего словечка!.. Дымов почувствовал, что на глаза сами собой наворачиваются слезы. Торопливо отвернул лицо от Роланда.

* * *