Приглашение в ад

Артур искоса глянул на Кабана. Широкомордый этот детина с рыжей в полсантиметра щетиной пользовался в банде стойким авторитетом. А вот Артур его едва терпел. Может, в самом деле стоило поверить в какие-нибудь ауры. Лебедь, помнится, любил подобные темы. Вечно подбрасывал им журнальчики с аномальными статейками, задавал замысловатые вопросы. А они похохатывали — молодые, здоровые, всезнающие. Скептики-атеисты, мать их за ногу!.. И вот нежданно-негаданно наступила пора сомнений. Во всяком случае он уже не понимал, что такое приязнь и что такое неприязнь. То есть раньше понимал, а сейчас вдруг усомнился. Хотя, если говорить о Кабане, то поводов для неприязни действительно хватало.

В лесу они как-то наткнулись на родниковый сруб. Кабан, дождавшись, когда приятели напьются и наберут воды во фляги, немедленно взгромоздился на сруб своим широким задом. Разувшись, с блаженным воплем погрузил волосатые провонявшие потом ноги в кристально чистую воду. Накануне им немало пришлось побегать, ноги горели у всех, но глядя на довольную физиономию Кабана, Артур испытал испугавший его самого приступ ярости. Чтобы совладать с собой, он удалился в кусты, рухнув на траву, прижался пылающим лицом к прохладному лону земли. Минут десять ему понадобилось, чтобы унять разгоревшееся перед глазами нехорошее пламя. Должно быть, таким же пламенем занимаются глаза у быка при виде тореадора. Когда Артур вернулся, в срубе полоскались другие, но это его уже не возмутило, — в памяти так и остался один Кабан, его довольная физиономия, блаженно-свинячие вздохи…

Артур нахмурился, отгоняя желчные мысли, заерзал, переворачиваясь на другой бок.

— …Или, скажем, Берлога. Тоже непонятная штука. Лысый, говорят, там бывал. Только тогда он еще не был лысым, а вот вышел и через неделю облысел…

Артур прикрыл глаза. Берлога… Одно из множества появившихся за последнее время мест, приобретших характеристику «дурное». Щеголь как-то рассказывал, что Кит, в те годы еще не осевший на Горке, загнал в одну из таких расщелин шайку Осьминога. Тот будто бы чересчур возжаждал самостоятельности — вот и напросился. Покидали ему в пещеру гранаток для устрашения, а сами устроились на привал. Ждали, что Осьминог вскоре высунется и запросит мировой, но ни один из оппозиционеров так и не показал носа. Послали парламентера, однако и тот сгинул с концами. Без криков, без выстрелов. Кит, нюхом учуяв исходящую от пещеры угрозу, не поленился провести еще пару-тройку экспериментов с провинившимися коллегами. В результате лесной люд открыл для себя Берлогу. Примечательным было то, что в Берлогу превращалась далеко не каждая пещера, но та, которая претерпевала подобное изменение, становилась смертельно опасной. Из Берлоги на памяти Щеголя вырывались лишь дважды, и оба раза картина представлялась весьма неприятная. С людей словно кто снимал кожу — полосами и лоскутьями, с головы и с тела. При этом никто из них ничего не в состоянии был объяснить. И в первом случае, и во втором беглецы отыгрывали у судьбы не более суток, отдавая Богу душу в страшных мучениях.

— …А какой гармаш нам попался тогда! Голодный, прямо жуть! Нипочем не хотел отставать. Были бы на лошадях, может, и сумели бы оторваться, а так влипли. Мы мечемся, и он с нами. Только скоростенки-то разные! Вожачок наш к востоку, стало быть, поворачивает, а паук уже там — и сеть готовая под ногами, мы назад, а паучище и тут успевает.

— Как же он так бегает?

— Так вот и бегает. Лап-то у него, считай, раз в пять поболе нашего. Высмотрит сверху, куда движимся, обгонит — и давай на пути ловушку выплетать. Он на эти пакости большой мастер. И ведь в минуту может такой невод раскинуть, что диву даешься. Шмыга тогда вляпался с перепугу. Недоглядел и ногой запутался. А паутина, пока свежая, она ж липучая, зараза. Все равно как к смоле пристаешь. Мы его тянуть начали, а гармаш по ветками, по веткам — да и на головы нам — раз!..

— Прямо на головы?

— Ну, мы-то успели отскочить. Родя — тот из автомата полоснул вовремя. Считай, тем и спас братву. Только Шмыгу этот стервец успел все же укусить. Сначала аркан на шее стянул, а потом клацнул челюстью — и хана!

— А вы что? Так и глядели?

— И ничего не глядели! Лупили со всех стволов. Только что толку? Ты видел, как взрослый гармаш бегает? Вот и попробуй угоди в него. Мизинец дам на отсечение, что с трех рожков не попадешь ни разу.

— Да уж, резвый стервятник. Это я тоже помню…

Потрескивали уголья, Артур продолжал слушать, наблюдая, как, пузырясь и шипя, нанизанные на берестяные палочки грибы, вянут и жухнут, распространяя вокруг солоноватый пряный запах. Время от времени к ним протягивалась чья-нибудь мохнатая пятерня, и самодельные шампуры заботливо переворачивались.

— …Или, к примеру, мокрицы. Тоже ловил их как-то. На вид, конечно, гадость, но вполне съедобны. Главное — подольше варить. Подливать водицы и мешать себе. И не смотреть, что трепыхается, потому как тварь эту сколько ни бей, все одно — не убьешь. Так живую и держать в кипятке до полного приготовления.

— И что? Живую потом есть?