Приглашение в Ад

– Что ты хотел сказать? – Мадонна носом потерлась о его висок. В глазах ее таяло желтое масло, и трепетно вздрагивало пламя неземных свечей. Взглянув на нее, Вадим и сам усомнился. Да могла ли она так поступать? Эта ласковая, чуткая и глубоко несчастная женщина?… Впрочем, нет. Причем тут несчастье? Сейчас во всяком случае на несчастную она совершенно не походила.

Тем временем, шум и веселье на лестнице продолжались. Пьяного и по этой причине совершенно беспомощного Егора дети внизу с подачи обнаглевшего Саньки дергали за уши. Панчугин возмущался, выражал протест, но поделать ничего не мог. Голос его сипел и дребезжал, половина согласных проглатывалась:

– А заухи еня не дегай! Поэл?… Паму что не разшаю!

– Как же ты можешь не разрешать, когда ты мне – так, посторонний и вовсе даже не родной? – возражал Санька.

Следовало долгое молчание.

– А ухи?… Ухи чьи, шельмец?! – наконец взрывался Егор.

– Ясно дело, чьи, – поросячьи.

– Чего?… Маи ухи, поэл! Маи!

– Я и говорю – поросячьи…

В детском гоготе возмущение Панчугина потонуло окончательно.

* * *

Мальки трогали руками огромные ребристые протекторы, пальцами тыкали в броню. Броневик был для них подобием картинной галереи, и чтобы закрепить в глазах малолеток собственное авторство, Санька достал из тайничка бутыль с краской. На верхней части орудийной башни, высунув язык и зажмурив один глаз, с прилежностью стал выводить голову человека – с ушами, носом и прочими полагающимися деталями.

– А-а! Это капуста! – крикнул самый догадливый из мальков. – Я сразу понял!

– Может, картошка? – предположил более осторожный.

– И ничего не картошка! Картошка маленькая, а у капусты листья.

– Тогда что это?! Что?

– Это… – малолетний скептик задумался. – Это лепеха коровья! А тама вон – голова замерзшего воробушка. Торчит как бы наружу.

– Но! Он жа отогрелся!..

Такой неожиданной версии поразился и сам Санька. Чуть отстранившись, он внимательнее вгляделся в собственное художество. Но в эту минуту на улице показались взрослые, и он торопливо скакнул вниз. Сбегав в кусты, спрятал бутыль с кистью. Вернулся, однако, уже не пешком, а на велосипеде. Вычертив по дворику пируэт, яростно затрезвонил звонком.

– Ну, раззвонился! – пасмурный и похмельный Панчугин приложил ладонь к голове. – Чего ухи болят, не пойму. От твоих, должно быть, воплей, Санька.

– Ага, как же…

– Меня бы до стадиона, – робко попросил Лебедь.

– Не далековато будет? – Егор прищурился. – Как обратно станешь добираться?

– Доберусь как-нибудь…

– Ты это… Ремней посмотри где-нибудь. Оно ведь там разное попадается, – наказал Егор. – Для Саньки-шельмеца надоть. Опять, вишь, шалит.

– Я те привезу! – Санька погрозил Егору с велосипеда кулаком. Мальки поглядели на его кулак с пугливым уважением. – Лучше пусть Фемистокла вернут!

– Еще чего! – возмутился Вадим. – И велик тебе, и оружие, и Фемистокла – не много ли? Сколько ты его здесь мучил. Пусть хоть немного отдохнет.

– Я и говорю, Вадь, пущай Лебедь ремней сыромятных пошукает где-нито. Воспитывать парня пора.

– Я вот вас воспитаю, воспитатели!.. – Санькин кулак вновь запорхал в воздухе. Он накручивал педали, кольцуя вокруг броневика круг за кругом. Все равно как маленькая акулешка.

– Да ладно вам… – Лебедь неловко улыбнулся. Даже в такой малости он не решался занять чью-либо сторону.

Вадим пристально взглянул на него. Глаза Лебедя ему откровенно не понравились. Складывалось ощущение, что их товарищ все больше уходит в иное, погружаясь в нездешнюю пустоту, душой и помыслами уплывая в чужие миры. Вот и про автохтонов каких-то все чаще поминает. И глаза у него стали нехорошие – с лихорадочным блеском. Как ни грустно, но Вадим вынужден был признать, что с каждым днем все меньше и меньше понимает Лебедя. И даже не то чтобы не понимает – не чувствует. Да, да! Именно – не чувствует. Люди разбегались по жизни, несмотря на то, что вроде бы оставались вместе. И впервые ему пришлось осознать это на примере собственной сестры. Вот и с Лебедем творилось нечто подобное. Шло время, и взаимопонимание приятелей сходило на нет. Комком снега Лебедь истаивал возле них, а они за ворохом событий уже и не замечали ничего. Все равно, как в той знаменитой песенке: «…отряд не заметил потери бойца и „Яблочко-песню“ допел до конца…» Похоже, и они допели. Практически до конца.

– Послушай, – он взял Лебедя за рукав. – Давно тебя хотел спросить…

– У меня все в порядке, Вадим, – Лебедь мягко высвободился. – Ты напрасно беспокоишься.

Вадим озадаченно приоткрыл рот. Вот и поговорил, блин!..

Панча тем временем вскарабкался на броню любимого зверя, спиной прислонившись к башне – прямо к изображенной Санькой лепехе-кочану, не без артистичности зажестикулировал темными от копоти руками.

– А я вам вот что скажу! – начал с вызовом он. – Все гении на Руси – бывшие простые люди. Это, считай, факт – и факт достоверный.

– Ну да? – пробурчал Вадим.