Приглашение в космос

Он окончил географический факультет Ереванского университета, затем – физфак МГУ. И еще студентом искал пути выхода на научные космические программы. Он искренне (и совершенно справедливо) считал, что в космос обязательно должны летать профессиональные ученые тоже, и хотел внести свой вклад в изучение планеты с помощью космических аппаратов. Узнал о существовании сектора отбора ученых узких специальностей для полета в космос при Институте космических исследований, написал заявление о желании участвовать в полете. Со второй попытки, осенью 1970 года, прошел стационарное медицинское обследование (тогда оно занимало около двух месяцев) и получил заветное заключение «годен к работе в космосе». Стоял в первом ряду среди нескольких сотен ученых, готовящихся к космическому полету. Но летом 1971 года произошла страшная трагедия – из-за разгерметизации кабины спускаемого аппарата во время возвращения на Землю погибли три наших космонавта. После чего не только приток подобных специалистов в космонавты был резко остановлен, но и все предполагаемые полеты уже отобранных кандидатов были отменены. Думалось, временно, и несколько ученых – в их числе и Гурген Иванян – долгое время были около отряда космонавтов. Участвовали во всех проводимых тогда сборах, горных восхождениях. Проходили ежеквартальные медицинские обследования и годовые переосвидетельствования. Все это – либо в отпуск, либо за свой счет. Его коллеги отступились раньше, поскольку отчетливо поняли: если такие полеты ученых и состоятся, то они не будут долговременными, а что сделаешь за неделю? Гурген продержался до середины 70-х годов… И вот теперь в очередной раз, накануне своего пятидесятилетия, предпринял отчаянную попытку осуществить мечту – на этот раз с журналистами, поскольку еще со студенческой скамьи писал статьи на разные темы в армянские издания, а затем – в газету «Ленинградский университет». Успешно пройдя творческий отбор, снова дошел до медицинского. Увы, на этот раз ему не удалось пройти стационар – видимо, утекло его время, и в этом не виноват человек.

Гурген покидал ИМБП, мужественно приняв и этот удар судьбы. Обменивался адресами и телефонами, звал в гости, открыто улыбался не сошедшим еще с дистанции журналистам, желал всем удачи, которой так и не хватило ему. Было отчаянно жаль этого человека, сохранившего такую верность своей давней мечте и проявлявшего такую настойчивость для ее осуществления. Этот его уход будто символизировал провал в непосредственном исследовании космоса учеными, в котором мы находились уже два десятка лет и который отбросил страну далеко назад по сравнению с американцами, проводящими в этом совсем иную космическую политику У них число подобных специалистов в отряде астронавтов в два раза больше, чем пилотов и бортинженеров! Однако, это уже тема другого разговора.

Мы же, оставшиеся по эту сторону надежды журналисты, готовились к очередным пробам, бурно обсуждали противоречивую информацию о перспективах полета в космос советского репортера и верили про себя – каждый в свою судьбу И, несмотря на декларацию собравшей всех нас Космической комиссии Союза журналистов послать на орбиту журналиста, ставшего неким собирательным персонажем из всех нас, безудержно блистали каждый своей неповторимой индивидуальностью.

Один продолжал и здесь вести скрупулезное расследование «интриг» против него Космической комиссии Союза журналистов, а заодно и происков местных врачей. Вызывая при этом все более и более углубленное внимание психологов.

Другой удивлял и озадачивал всех появлением в обществе иностранных репортеров и официальных лиц в броском американском комбинезоне с яркими надписями «НАСА» и «Астронавт».

Третий занимал врачей и медсестер рассказами об инопланетянах, о которых много писал, но, похоже, сам мало в них верил.

А четвертый, измученный затянувшейся борьбой с отолярингологами за отмену грядущей пункции гайморовой пазухи, вдруг заявлял, что «ради космоса готов даже отдать одну почку, но только… после полета».

Пятый…

Люди остаются сами собой, людьми везде: на Земле и в космосе. Уверен, что-то занятное, смешное – вполне человеческое и земное – было и в моем поведении во время месячного нахождения в этом особом медицинском заведении, где решалась моя предварительная космическая судьба, но об этом пусть расскажет кто-нибудь другой.