— Не нравится мне этот негритос, и все тут, — говорил викарию полковник Сайдботтом. — Я их знаю как облупленных еще по Судану. Отличные, доложу я вам, враги и отвратительные союзники. Пойду-ка потолкую с миссис Клаттербак. Откровенно говоря, леди П. хватила через край. Я, правда, забега не видел, но всему, согласитесь, есть свои границы…
— Репа дождя не любит, — говорила леди Периметр.
— Не любит, не любит, — поддакивала миссис Бест-Четвинд. — А в Англию вы надолго?
— Мы все время живем в Англии, — отвечала леди Периметр.
— Не может быть! Это просто прелестно… Но ведь здесь такая дороговизна, вы не находите?
На эту тему леди Периметр могла говорить часами, но присутствие миссис Бест-Четвинд вдохновляло ее явно меньше, нежели общество полковницы Сайдботтом или супруги викария. С людьми побогаче леди Периметр чувствовала себя неуютно.
— Послевоенные трудности, — кратко ответствовала она. — А как поживает Бобби Пастмастер?
— Совсем спятил, — сообщила миссис Бест-Четвинд. — К тому же они с Чоки что-то не очень поладили. Вам Чоки понравится. Он просто влюблен во все английское. Мы уже осмотрели все соборы, а теперь начинаем знакомиться с загородными особняками. Кстати, собираемся заглянуть и к вам в Тангенс.
— Милости просим. Теперь мы, правда, все больше в Лондоне… А какие соборы, мистер Чоки, произвели на вас наибольшее впечатление?
— Видите ли, — внесла поправку миссис Бест-Четвинд. — Это я называю его Чоки. А вообще эту прелесть зовут мистер Себастьян Чолмондлей.
— Все произвели впечатление, — ответил мистер Чолмондлей. — Все до одного. Когда я гляжу на собор, у меня внутри все поет. Обожаю культуру. Вы-то думаете — раз ты негр, то тебе на все, кроме джаза, наплевать. Да весь джаз в мире ничто перед одним камнем старинного собора!
— Это он серьезно! — вставила миссис Бест-Четвинд.
— Вы так интересно рассказываете, мистер Чолмондлей… В детстве я жила недалеко от собора в Солсбери, но таких сильных чувств, признаться, не испытывала, хотя джаз я и вовсе не переношу.
— Собор в Солсбери представляет, леди Периметр, несомненную историческую ценность, но, на мой взгляд, в архитектурном отношении собор в Йорке утонченнее.
— Ах ты, мой архитектор, — воскликнула миссис Бест-Четвинд. — Так бы тебя и съела.
— Вы, наверное, впервые в английской школе? — осведомился доктор.
— Ну да, впервые! Расскажи-ка, пупсик, где мы с тобой побывали.
— Мы осмотрели все школы, даже самые новые. И знаете, новые ему понравились больше.
— Они просторнее. В Оксфорде бывали?
— Я там учился, — кротко заметил доктор.
— Серьезно? А я и в Оксфорде был, и в Кембридже, и в Итоне, и в Харроу. Вот это да! Люблю, чтоб все было культурно. Кое-кто из наших приезжает сюда и дальше ночных клубов ни ногой. А я Шекспира читал, — сказал Чоки. — Читал «Макбета», «Гамлета», «Короля Лира». А вы?
— И я читал, — сказал доктор.
— Мы ведь все такие артистичные, — продолжал гость. — Как дети, любим петь, любим яркие краски, у нас у всех врожденный вкус. А вы презираете несчастного черного человека.
— Да нет, отчего же, — запротестовал доктор.
— Дайте ему договорить до конца, — попросила миссис Бест-Четвинд. — Согласитесь, что он — просто чудо!
— По-вашему, у несчастного черного человека нет души. Плевать вы хотели на несчастного черного человека. Бейте его, опутайте цепями, морите голодом и непосильным трудом… — Поль обратил внимание, что при этих словах глаза леди Периметр загорелись хищным огнем. — Но черный человек и тогда останется таким же человеком, как и вы. Разве он не дышит тем же воздухом? Разве он не ест и не пьет? Разве он не ценит Шекспира, старинные церкви, картины великих мастеров, как и вы? Он так нуждается в вашем сострадании. Протяните же ему руку помощи и вызволите из пучины рабства, куда ввергли его ваши предки. О, белые люди, почему вы отказываетесь протянуть руку помощи несчастному черному человеку, вашему брату?
— Радость моя, — сказала миссис Бест-Четвинд. — Не надо так волноваться. Здесь все друзья.
— Это правда? — спросил Чоки. — Тогда я им, пожалуй, спою.
— Не стоит, милый. Лучше выпей чая.
— В Париже у меня была знакомая, — рассказывала гувернантка Клаттербаков, — так ее сестра знала девушку, которая во время войны вышла замуж за солдата-негра. Вы даже не можете представить, что он себе позволял. Джоан, Питер, бегите к папе, спросите, не хочет ли он еще чая… Он связывал ее по рукам и ногам и оставлял на всю ночь на каменном полу. Целый год она не могла развода добиться.
— …подрезали крепления у палаток и закалывали наших бедняг прямо через парусину, — вспоминал полковник Сайдботтом.
— По вечерам их на Шафтсбери-авеню или Черинг-Кросс хоть пруд пруди, — рассказывал Сэм Клаттербак. — Женщины к ним так и липнут.
— Напрасно их вообще освобождали, — вставил викарий. — В прежние времена им жилось куда лучше, уверяю вас…
— Ума не приложу, — говорила Флосси, — почему миссис Бест-Четвинд так уныло одевается. При ее-то деньгах.
— Колечко на ней фунтов пятьсот стоит, не меньше, — заметил Филбрик.