Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

— Обеды превосходны, — ответил Поль. — А как Марго?

— Я, собственно, затем и пришел. Марго уехала.

— Куда?

— На Корфу. Совсем одна. Это я ее заставил — она хотела прийти на суд. Сам понимаешь, газетчики и знакомые нам проходу не давали. Ты на нее не сердишься, а, Поль? Да, вот еще что! Полицейский нас не услышит? Вот какое дело. Помнишь этого старикашку, Контроверса? Он теперь министр внутренних дел. Явился он к маме — прямо как в романах Оппенгейма[82] — и сказал, что, если она за него пойдет, он тебя вызволит. Видно, романов начитался. Мама думает: может, он и прав, и хочет узнать твое мнение. Она-то считает, что сама во всем виновата, и, чтобы помочь, пойдет на что угодно и куда угодно — только не в тюрьму, разумеется. Вообрази себе маму — в тюрьме! Так выходить ей за Контроверса? Тогда тебя выпустят. Или ждать, пока ты сам не выйдешь и на ней не женишься? Вопрос стоит ребром.

Поль вспомнил профессора Силена: «Лет через десять она начнет барахлить», — но сказал:

— Лучше пусть ждет.

— Я так и знал, что ты так скажешь. Поль, я ужасно рад. Мама еще говорит: «Мы с ним оба знаем, как и чем я могу его за все это отблагодарить». Ее собственные слова. Тебе ведь дадут не больше года, а?

— Да уж конечно не больше, — ответил Поль.

Его приговорили к семи годам тюремного заключения. «Лет через десять она начнет барахлить», — повторял он, пока трясся в «черном вороне» по дороге в Блекстонскую тюрьму.

* * *

В тюрьме Поль сразу же встретил множество людей, среди которых оказалось и несколько старых знакомых. Первым, кого он увидел, был надзиратель с дегенеративным лбом и злобными повадками. Он с грехом пополам записал фамилию Поля в регистрационную книгу и отвел его в камеру. Судя по всему, надзиратель был в курсе газетных новостей.

— Что, не похоже на «Ритц»? — спросил он. — Мы таких субчиков не любим, понял? Мы их живо берем в оборот. Живо выбьем у тебя «Ритц» из головы, альфонс ты эдакий.

Однако тут он ошибся, ибо через минуту перед Полем предстал Филбрик. Правда, арестантская куртка была ему велика, а щеки поросли щетиной, но манеры у Филбрика были по-прежнему великосветские.

— Я так и знал, что скоро мы увидимся вновь, — заявил он. — Меня, по знакомству, определили банщиком. Для вас я придержал лучшие штаны и замечательную куртку — без единой вошки!

Он бросил на лавку стопку белья. На белье стояли штампы в виде большой черной стрелы. Вернулся надзиратель, и за ним — другой, очевидно, его начальник. Вдвоем они старательно описали все, что было на Поле.

— Туфли коричневые, одна пара. Носки фасонные, одна пара. Помочи черные шелковые, одна пара, — монотонно вещал надзиратель. — В жизни не видел, чтобы на одном человеке было столько барахла!

Не раз они останавливались и спорили, как пишется то одно, то другое слово, так что опись продолжалась довольно долго.

— Портсигар белого металла, с двумя сигаретами. Часы белого металла. Булавка для галстука, фасонная.

Знал бы надзиратель, что Марго выложила за эту булавку куда больше, чем он зарабатывал за год!

— Запонки костяные, одна пара. Запонки для манжет, фасонные.

Надзиратели недоуменно разглядывали золоченое кольцо для сигар, подарок шафера.

— Чего это?

— Это для сигар.

— Ишь язык распустил! — возмутился надзиратель и шлепнул Поля по голове туфлями, которые в тот момент держал в руках. — Запиши: инструмент. Ну, вот и все! — подытожил ой. — У тебя есть вставные зубы? Тебе разрешается оставить их при себе — мы только запишем.

— Нет, — ответил Поль.

— Имеется ли суспензорий или иные гигиенические приспособления?

— Нет, — ответил Поль.

— Ладно. Иди в баню!

Поль отсидел положенные десять минут в теплой лужице положенной температуры, вдыхая бодрящий запах дезинфекции, после чего оделся во все тюремное. Утрата личных вещей вызвала в нем, как ни странно, приятное чувство беспечности.

— Вы роскошно смотритесь! — восхитился Филбрик.

Затем Поля повели к тюремному врачу, который сидел за столом, заваленным формулярами.

— Фамилия? — спросил врач.

— Пеннифезер.

— Находились ли на излечении в психиатрических лечебницах или других родственных учреждениях? Если да, то сообщите подробности.

— В течение двух лет я учился в колледже Скон, в Оксфорде, — ответил Поль.

Врач поднял голову и в первый раз взглянул на него.

— Оставьте ваши прибауточки, любезный, — процедил он. — Я на вас мигом натяну смирительную рубашку.

— Извините, — пробормотал Поль.

— Отвечать только на прямые вопросы врача! — зарычал за спиной надзиратель.

— Извините, — механически повторил Поль и получил пинок в зад.

— Страдаете туберкулезом легких или другими заразными заболеваниями? — осведомился врач.

— Насколько мне известно, нет, — ответил Поль.

— Тогда у меня все, — сказал врач. — Освидетельствование показало, что к вам могут применяться все виды обычных дисциплинарных взысканий, а именно: наручники, ручные, а равно и ножные кандалы, смирительная рубаха, связывание в «козлы», карцер, диета номер один, диета номер два, а также розги и плеть. Жалобы имеются?

— Как, и все это сразу? — в ужасе спросил Поль.